— Ты моя жена, — проговорил он наконец. — Я так спокоен сейчас,
Лотти. Мне кажется, я никогда не был так спокоен. Люблю ощущение,
когда я знаю, что все сделал правильно. Как это ты согласилась
после всего, что было?
— Разве ты оставил мне выбор? — усмехнулась графиня, но, увидев
требовательный взгляд короля, повторила то, что ему зачем-то
требовалось часто слышать: — Просто я люблю тебя, Лици.
И от удовлетворения в его взгляде леди Шарлотту затопила тихая
нежность.
Без трех минут девять Луциус все же ушел. А графиня, еще ощущая
на губах его крепкий поцелуй, рассеянно выпила чаю, захватила
драгоценных масел и пошла в часовню — молиться и благодарить
богов.
Рано в этот день в Инляндии поднялись не только тайно
брачующиеся. Лорд Лукас Дармоншир тоже встал ни свет ни заря.
Четверг обещал быть насыщенным, и с утра, прежде чем звонить Марине
и признаваться в собственном бессилии, нужно было решить несколько
важных вопросов.
Но сначала его светлость, потирая ноющий от недосыпа затылок,
спустился в дедов, ныне свой, кабинет и открыл тяжелую дверь в
сейфовую комнату — фамильную сокровищницу с драгоценностями. Ярко
вспыхнули огни по периметру, осветив старые деревянные полки,
заставленные шкатулками, подставками под украшения и ящичками с
сокровищами. Справа, за мешочком с камнями, вернувшимися из
Эмиратов, за опаловыми ожерельем и серьгами, привезенными для
Марины из Форштадта, и прочими ценностями стояла почерневшая от
времени шкатулка, которая принадлежала еще первому Дармонширу,
брату тогдашнего Инландера. Эта шкатулка со своим содержимым была
дороже всех драгоценностей герцогского рода вместе взятых и не
сгнила только потому, что на ней до сих пор держалось сильнейшее
сохранное заклинание.
Люк осторожно, почти благоговейно вынес ее из сейфовой комнаты,
поставил перед собой на стол и открыл крышку. Пахнуло сухой
древесной пылью. На вытертом бархате, тускло мерцая белым, лежали
тонкие платиновые браслеты в виде кусающих себя за хвост змеев. По
семейным преданиям, первому герцогу и его избраннице во время
свадьбы даровал их сам Инлий Белый, и Люк был склонен верить
легенде: вес браслетов почти не чувствовался, зато от прикосновения
по коже словно разряды пробежали, и тягучая головная боль на
мгновение усилилась — и прошла. Последними, надевавшими их как
брачные украшения, были дед и бабушка.