Право на жизнь - страница 39

Шрифт
Интервал


Если я не спровоцирую его сама.

Пальцы невольно схватились за кулон, в горле пересохло. Тело еще помнило волну жара после приветственного поцелуя Рика по возвращению из Синскай — овладевшее мной нестерпимое желание слиться с мужчиной воедино. Тогда сомнений не было. Я представила на месте темноглазого демона ледяного лорда и содрогнулась.

Буду ли я когда-нибудь готова разделить ложе и небо Исхарда?

Светильники на стенах мерцали, перемигивались. Казалось, огоньки знают какую-то тайну и потешаются над чужой неосведомленностью. Сквозняк мазнул по голеням, скрипнул приоткрытой дверью в конце коридора, словно приглашая в гости.

К кому?

Неожиданно меня потянуло туда. Я прокралась мимо запертых спален, осторожно заглянула в чужие покои. Забавно получится, если леди Нихамада забыла закрыть дверь и мы столкнемся с ней нос к носу.

Темнота хоть глаз выколи, лишь тонкая полоска лунного света пробивалась по краю плотных портьер. В ночной тишине смеялись-звали хрустальные колокольчики ловца снов.

Ю-на, ю-на, ю-на-ю-на-ю-на.

Неужели... ее комната?

Чья-то рука толкнула в спину, заставляя шагнуть во тьму.

Первое, что увидела маленькая Юна, была смерть.

Когда привычную тишину, сотканную из шелеста снегопада за окном, потрескивания дров в камине, жалоб рассохшегося кресла-качалки, редких всхрапываний и других столь же привычных и безобидных шорохов и скрипов, когда эту скучную тишину нарушает гром падающих предметов, отчаянное верещание птиц, вой кота и сонная ругань няни Свен, пятилетней девочке, доламывающей на ковре куклу, впору навострить любопытные уши.

Застонала, разлетаясь на черепки, ваза. Скорей всего, та в углу, пузатая и шершавая, из необожженной глины: гибнущий фарфор поет гораздо звонче. Нечто грузно приземлилось на пол. Пискнув, смолкла канарейка. Кот, теплый и тяжелый, врезался в бок, едва не повалив девочку, метнулся прочь, удирая от разъяренной гувернантки.

Юна осталась сидеть. Растерянная, ошеломленная... испуганная. Привычная тьма, уютная, безграничная и единственно знакомая с рождения, на мгновение рассеялась, сменилась... чем-то иным, и для описания этого у малышки не нашлось слов.

Хлопнула дверь. В коридоре, точно морской прибой, зарождался шум. Звучали вопросы. Пели половицы — трень-трень, трень-трень, трень-трень, трень-трень — возвещая о приближении матери. Шаги отца и дяди более весомые. Тетя постоянно пришаркивала левой ногой. А кузен Исхард то дурачился и подкрадывался практически бесшумно, то топотал как табун взбесившихся мустангов.