Птиц подарил ей отец. Привез
откуда-то с юга, решив порадовать дочь необычной диковинкой.
Она звала их Ля и Си, различая по
голосам и наощупь.
Непоседа Ля пела более задорно,
перескакивала с одной мелодии на другую. Пушистый комочек Си —
звонко и чисто, напоминая журчание весенних ручьев. Юне нравилось
слушать их щебетание и воображать страну вечного лета, где в
полдень солнце настолько горячее, что оставляет на коже ожоги. Там
живут диковинные звери с незнакомыми голосами и пахнет акацией,
кофеем и апельсинами.
В другой раз девочка забиралась на
высокий стул, поднимала крышку рояля и неумело, путая клавиши,
играла мелодии, которым учил ее наставник Керлото. Канарейки в
ответ заливались трелями, то ли подпевая ей, то ли соревнуясь с
бескрылой конкуренткой. Подчас к хору присоединялись и домашние
псы, и тогда их концерт терпел весь дом, пока не приходила леди
Иньлэрт с требованием разогнать собак.
Нынче вечером, сколько бы девочка ни
стучала по клавишам, Ля и Си не откликались.
Мать, обнимая перед сном (большая
редкость!), объяснила, что канареек загрыз живущий на кухне кот.
Обещала к следующей неделе привезти новых, точно таких же. Юна не
стала возражать, хотя Нихамада ошибалась: это будут другие
птицы — как та чужая и потому уродливая кукла, которой
добросердечная тетя Аара, сестра отца, втихомолку подменила
сломавшуюся Тишу.
А еще Юна умолчала о том, что знала
про гибель канареек... знала, пусть не понимая, с того самого
момента, когда увидела шершавый ковер, тяжелые грубые черепки
разбитой вазы и ошалевшую морду кота в темных пятнах и перьях.
***
Юну разбудили голоса внизу.
В ее мире, укутанном вечной тьмой,
ночь и день отличались только тишиной или ее отсутствием. День был
наполнен разговорами, задорным лаем, смехом играющих детей, треском
поленьев в камине, скрипом дверей, звоном посуды на кухне,
трудолюбивым шорохом метелок. Ночь убаюкивала мерным дыханием
спящих, редким ленивым тявканьем потревоженных собак, копошением
мышей под половицами.
Гам, царящий снизу, принадлежал дню.
Но девочка чувствовала, до рассвета еще очень далеко.
Некоторое время она лежала под
одеялом неподвижно, вслушиваясь. Тоскливо завывал пес. Кто-то
что-то тревожно спрашивал — стены глушили разговоры. Резкий
властный голос отца звучал четче всех. Юне удалось разобрать
несколько слов: «целительница... Южный Храм... мастерская
порталов...» Топотали, носясь туда-сюда, слуги. Хлопнула входная
дверь. Загромыхал выроненный жестяной таз. В ответ выругались.