Девочка чуяла, стряслось что-то
необычное, важное, и это нечто одновременно пугало и притягивало
ее.
Юна вылезла из-под одеяла, села.
Нащупала босыми ступнями меховые тапки... и отодвинула их в
сторону.
Каждую секунду она ждала сонного
оклика няни, но слух не подвел: дежурившая по ночам в ее комнате
гувернантка куда-то ушла. Может, захотела пить или отправилась по
малой нужде? Или, скорей всего, исчезновение Свен было связано с
суматохой внизу.
Мама строго учила, настоящая леди
никогда не покинет спальню неубранной, но возиться с платьем и
волосами слишком долго. Зародившееся внутри предвкушение чего-то
значимого требовало спешить, и после короткого колебания девочка в
пижаме направилась к выходу из комнаты.
Коридор встретил ее молчанием. Никто
не спросил, куда она собралась, не остановил. Чуткие кончики
пальцев привычно скользили по стенам, отмечая пройденное расстояние
по чередованию деревянных дверей и отделочного бархата, едва
заметным выщерблинам, выбившимся нитям. Ворс ковров под босыми
ступнями сменился лакированной гладкостью досок.
В холле было пусто и тихо, шум
сместился к внутренним помещениям. Пахло мокрой собачьей шерстью,
талым снегом, лилиями — в честь дня рождения матери весь дом
украсили цветами — и... кровью.
По босым ногам скользнул сквозняк,
забрался под тонкую пижаму. По спине побежали мурашки. Девочка
поежилась, раздумывая. Покинутая мягкая постель манила теплом. К
тому же взрослые наверняка станут ворчать, напомнят, что не должно
маленькой леди посреди ночи разгуливать по коридорам в полуголом
виде.
Юна попятилась. Снова шагнула к
лестнице.
Любопытство пересилило осторожность.
Любопытство ли? То, что разбудило ее этой ночью, имело другое
название. Необходимость. Ей жизненно требовалось идти туда.
Размышляя о таких малопонятных вещах
и придерживаясь за широкие мраморные перила, девочка медленно,
словно зачарованная, спустилась на первый этаж.
Из-за приоткрытой двери малой
гостиной доносился тихий плач... матери? Ее успокаивала тетя Аара,
но даже Юна слышала, насколько фальшиво звучали слова ободрения.
Вторя, всхлипывала няня Свен. Среди бесконечных причитаний звенело
одно и то же имя — Рикон.
Риконом звали ее единоутробного брата
— жутко старшего и почти незнакомого. Давно перешагнувший порог
совершеннолетия, он редко появлялся дома, да и в столице тоже,
месяцами пропадая на просторах подлунных королевств. От него вечно
пахло потом и мятой (мятой же несло из гостиной, поэтому девочка о
ней вспомнила). У брата были сильные руки, неуклюжие и неуверенные
— он всегда обнимал ее, едва дотрагиваясь, будто боялся сломать. А
его голос звучал бы приятнее, если убрать постоянное сюсюканье.