С мимикой, выходит, швах. Ну,
натурально, медведь. Или носорог… у тех тоже, говорят, по морде
намерения не прочесть. Кто говорит? Да… не-не-не, вспоминать не
буду, а то опять скрутит.
Один плюс в этих приступах: после
каждого какой-то кусочек воспоминаний всплывает. Вот только чаще
всего, почему-то, прежних, не этого тела. Эх...
Очевидно, доктор понял, что
собеседник из меня не очень и, вздохнув, поднялся с койки. Снова
что-то пробурчав, на этот раз с любопытством посвёркивающей
глазками медсестре и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вышел из
палаты. Кошкоглазая глянула на меня и, удивительно грациозно пожав
плечами, тоже подалась на выход, лишь прочирикав что-то на
прощание. Но споткнулась взглядом о мою непонимающуюю физиономию и,
смутившись, исчезла за дверью. Только хвост мелькнул. Во как… они
тут ещё и хвостатые, оказывается!
Еле удержавшись от того, чтобы
пощупать собственный афедрон на предмет поиска такого же атавизма,
я мысленно напомнил себе, что никаких дополнительных конечностей у
моего тела нет и, с облегчением фыркнув, вновь поднялся с
кровати.
Доковыляв до окна, уставился на
сереющий за стеклом пейзаж городской улочки и застыл на месте. А
что ещё делать-то? Идти-бежать? Куда, зачем? Языка не понимаю,
писать по-здешнему не умею… вон, закорючки на вывеске тому
свидетели. Одна надежда, что вчерашний рыжеус появится, хоть как-то
с кем-то объясниться смогу. А он, как мне кажется, появится
непременно. Уж очень заинтересованный вид был у того доктора.
Значит, вывод один: ждать.
Впрочем, у окна я проторчал совсем
недолго. Хлопнула дверь палаты, и через порог, прогрохотав
жестянками, вкатилась высокая тележка с судками. Вот только толкала
её не давешняя кошачьеглазая медсестра, а обширная и очень
невысокая тётка. Из тех, что легче перепрыгнуть, чем обойти.
Короткие толстые пальцы женщины ловко
и привычно снарядили поднос, плюхнули в жестяную миску половник
жиденького супчика из судка, после чего водрузили мой завтрак на
тумбочку у кровати и… всё. Буркнув что-то себе под нос, сия особа с
грохотом выкатила тележку прочь из комнаты и, захлопнув ногой
дверь, погремела куда-то дальше по коридору. М-да уж… «Больной,
просыпайтесь, пора снотворное пить»...
К подносу с едой я подходил с
некоторой опаской. Ну а что? После ночного похода, кто его знает,
как отреагирует этот организм на «нормальную» еду? Ну и, да, была у
меня ещё одна опаска… в том смысле, что если моя туша сама по себе
не вызывает какого-то чрезмерного удивления у местных, а среди них,
к тому же, водятся такие вот дамочки с кошачьими глазками и
хвостиками, то... да кто его знает, из чего сделан мой нынешний
завтрак? Может быть, в этом мире, скармливание умерших вот таким
вот голубым товарищам – норма?