Из палаты Александра выпустили только
к исходу второй недели. И то — недалеко и ненадолго, перебирая
руками по стеночке, по стеночке. Зато сам в сортир сходил, а не в
утку. Появились проблемы и помимо раны: вернулись приступы головной
боли, такие сильные и резкие, что не всегда и проверенное холодное
безразличие помогало. Во время одного из обходов, доктор внезапно
замолчал и принялся что-то усиленно вспоминать, после чего озадачил
вопросом:
— Позвольте поинтересоваться, у вас
какой цвет глаз?
— Серо-зеленый. А что?
— Вот как. Любопытно. У вас сильно
посветлела радужка. Глаза не болят?
— Немного.
— Интересный случай. Пожалуй,
необходимо вас понаблюдать подольше.
Карл Исидорович так заинтересовался
непонятными изменениями, а вдобавок и ненормально высоким болевым
порогом своего пациента, что проявил завидную настойчивость,
уговаривая Александра продолжить лечение под его присмотром.
— Все равно вам полагается отпуск по
ранению, поживете в прекрасном месте, назначим вам укрепляющие
процедуры.
Уговорил, конечно.
Под «прекрасным местом» доктор
подразумевал собственную дачу-особняк всего в пятнадцати верстах от
Варшавы. Сам он там появлялся редко, предпочитая и квартировать, и
отдыхать рядом с местом любимой работы, но холодной и запущенной
дача не была, благодаря кой-какой прислуге и изредка наезжавшей
родне доктора. Основным занятием князя (на гражданке его именовали
только «ваше сиятельство» и никак иначе) стали бесконечные прогулки
по окружающим «скромную» двухэтажную дачку молодым рощицам, с одной
протоптанной тропинки на другую. А вернувшись, он обкладывался
книгами и газетами из немаленькой библиотеки особняка и запоем
читал, пытаясь понять — куда его закинула судьба. Вариантов было
всего ничего: или в прошлое родного мира (и сразу возникал простор
для временных парадоксов), или в мир чужой — параллельный,
находящийся рядом, отстающий по времени… Без разницы, в общем.
Когда-то давно он вполне сносно мог общаться на английском языке.
Сейчас же добавились латынь и греческий из курса гимназии, и
немецкий с французским — незаметно (и совершенно непонятно как)
«освоенные» уже здесь, поэтому основной проблемой было не прочитать
напечатанное, а осмыслить и запомнить. Так что… На пятый день из
двух вариантов остался только один, потому как в той истории, что
помнил Александр, мятеж декабристов был, а тут и следов не удалось
отыскать. Вначале он грешил на мастерство и добросовестность
неведомых ему цензоров, но и в иностранных изданиях (а искал очень
добросовестно) не нашлось даже малейшего упоминания о таком далеко
не рядовом событии. Зато многие современники Николая «за номером
раз» отмечали время его правления, как эпоху больших социальных
реформ: с землепашцев сняли часть повинностей и поборов (после
чего, по некоторым намекам, едва не повесился министр финансов),
упростили порядок переселения на новые земли, сильно смягчилось
налоговое и уголовное законодательство. Но даже это было мелочью: у
императора Николая Первого был официальный титул… Освободитель.
Именно в его царствие было отменено крепостное право, и это
принесло ему немало проблем с помещиками и мелким дворянством —
наверное, именно поэтому корпус жандармов был несколько
многочисленнее, чем можно было ожидать. Кстати, об аристократах
государь тоже позаботился: поединки меж ними были официально
разрешены, а дуэльный кодекс имел силу закона, согласно которому —
убийство или ранение на дуэли своего противника объявлялись, если
можно так сказать, вполне легитимными и не подлежащими уголовному
или какому-нибудь другому виду преследования. О таких тонкостях
корнету почему-то памяти не досталось, и он с неподдельным
интересом ознакомился с тоненькой книжицей в сафьяновом переплете,
потрепанной, и с броским названием «Законы чести».