В бедной келье, сложенной из камней,
при скупом свете лампы отшельник сидел на коленях перед открытым
псалтырем. Одной рукой поддерживал голову, другой листал страницы
книги. Текст в ней он знал наизусть. Каждый день повторяя священные
песни, Деваст снова и снова возвращался к мучительной дилемме, от
решения которой, как ему представлялось, зависела вся его
жизнь.
Губы безмолвно шептали молитву,
глаза бегали по строкам. Минутами, борясь с усталостью, он силился
овладеть всеми скрытыми от него знаниями. Он пытался в последний
раз и уже окончательно решить головоломку, которая довела его почти
до полного изнеможения, но ничего не выходило. Вместо просветления
Деваст упирался в пустоту. Бесчисленные доводы, возникающие в его
мозгу, теряли форму и, колеблясь, рассеивались серым дымом. Увы!
Даже сейчас, спустя многие годы, послушник был также далек от
разгадки, как и вначале своего пути.
С чувством глубокого
неудовлетворения он закрыл псалтырь и потер веки, невольно
задавшись вопросом: "Зачем я истязаю себя? Может быть, и не
существует никакой дилеммы. Я сам ее выдумал, чтобы скрасить
беспросветную скуку"
Да, наверное, скука была
единственной причиной его бесконечных исканий. Деваст попросту
устал. Все то, чему учили в монастыре, он выучил. Все, чего надо
было достигнуть, достиг. И теперь оказался в тупи́ке. Совсем
недавно ему исполнилось тридцать два года. Настоящая жизнь только
началась, а он уже не знает, куда двигаться дальше. Безразличие —
качество души, или ее совершенство, облегчало ему существование в
каменных стенах. При других обстоятельствах он счел бы эти стены
тюремными. Всякая возможность бунта в его сердце устранялась
послушанием. По правде, не будь его, отшельник давно возненавидел
бы эти тягостные однообразные церковные службы.
Он не был рожден слугой Господа, и в
этом крылась главная ошибка его природы. Деваст сам решил стать
послушником, вопреки себе, прошлому, всему миру. Воля с упрямством
заставили его поверить в то, что нет ничего лучше служению небесам.
В свои молодые годы он получал наслаждение от каждой утрени и
вечерни, с благоговением просыпался к рассветным часам. Но потом
начал взрослеть, и чувства радости всё сильнее притуплялись,
ослабевали. Одна неделя, похожая на другую, ускользала между его
пальцев, как песок, и, в конце концов, Деваст пришел к прискорбному
выводу: ничего от прежней любви не осталось. Она превратилась в
ежедневную привычку, и не более того.