За ужином и новости из губернской столицы узнали. Отговорились,
правда, что уже неделю как Томск покинули, все послания по острогам
да заставам развозили. Оказалось, что в городе уже голову сломали,
в попытке отгадать – куда же это бывший губернатор делся. О том,
что нас с Герочкой жандармы арестовать желают, никто и не ведает.
Всех интересует другой вопрос – как «наш немчик» с новым,
только-только назначенным губернатором, действительным статским
советником, Николаем Васильевичем Родзянко уживутся?
И вот тут, как выяснилось, народная фантазия развернулась не на
шутку. Мигом стало известно, что сам новый губернатор из помещиков.
До манифеста чуть ли не пятьсот душ имел, и пять тысяч десятин
пахотной земли. Отец его из военных. До полковника дослужился, а
сам Николай Васильевич, все больше по чиновничьему делу. Последние
восемь лет вице-губернатором служил. Сначала в Петрозаводске, а в
1859 году в Пскове. «Мы Пскопские!», едрешкин корень! Купчины
нашенские, сибирские, по телеграфу со знакомцами своими связались,
и выяснили, что будто бы, Родзянко этот, сильно мздоимцев да
казнокрадов не любит.
- Немчик-то наш, - совершенно серьезно разъяснял улыбающимся в
густые бороды казакам, один из обозных мужичков. – Сам-то мзду не
брал, но и другим не мешал. Этот его, литвин носатый, даже и
приплачивал с генеральского кошта писарчукам простым. При ём в
городе чтоб не при деле мужик, так и нетути таких! Всем работу
нашел. На стройке, али в порту, в Черемошниках. Видать, кому-то
поперек горла встало, что люд дышать стал, деньга в мошне
завелася.
- Как Лерхова нашенского погнали, - тут же поддакнул другой. - В
присутствие без пятиалтынного и входить боязно. Чернильные души как
с цепи посрывались. Забоялися, что при новом-то начальнике и
подношения брать не дадут, и литвин больше приплачивать не станет.
К хорошему-то быстро попривыкли. Теперича только опасаются.
- Акулов-то, старший который. Ну тот, что по морде от немчика на
пожаре получил, а опосля у него же в Обчестве приказчиком стал. Так
вот! Акулов давеча в Магистрате снова шумел. Кричал, что, дескать,
надобно немца нашего пропавшего в Почетные горожане приимать. А
Тецков ему – мол, странно это, что важный такой господин и вдруг
исчез. Его, мол и жандармы сыскать не могут. Можа он уже и неживой,
не дай Господь, в сугробе где-нето лежит, а мы иво в Почетные.