До выхода из Друденхауса, провожаемый майстером инквизитором с
помощником, он шел, понурившись и съежившись, точно заключенный под
конвоем двоих стражей, попрощался едва слышно и шагнул на улицу,
втиснув в плечи голову и озираясь. Когда дверь закрылась за его
спиной, Курт несколько мгновений стоял недвижно, глядя на тяжелую
створу, и, наконец, переглянувшись с Бруно, неловко
ухмыльнулся.
– Господи, чего только не бывает на этой службе, –
отозвался на его усмешку помощник. – Ты действительно
собираешься записать весь этот бред как заявление?
– Обязан, – пожал плечами Курт, снова обернувшись на
дверь. – И завтра вправду намерен справиться, как мне быть;
вернее всего, с пометкой «отказано в расследовании» все это завтра
же и уйдет в архив.
На его лицо помощник покосился с заметной настороженностью,
вдруг перестав улыбаться, и нахмурился с подозрением, отступив даже
на шаг назад.
– Что-то мне в твоих глазах не нравится, – заметил
Бруно тихо. – Ты же не полагаешь всерьез, что в этом есть хоть
намек на истину?
– Разум говорит, что я так думать не должен, однако
отчего-то мне его поведение не по душе.
– Что – снова болит голова?
Курт усмехнулся невесело, отмахнувшись:
– Нет, Бруно, голова у меня начинает болеть тогда, когда я
неосознанно заметил что-то, но не могу этого уразуметь и осмыслить
явно, а сегодня я осознаю, что именно мне кажется подозрительным.
Уж больно обстоятельно он все это рассказывал; к тому же –
парень и в самом деле боится, боится по-настоящему.
– Уже через полчаса от первого слова дети и сами верят в
то, что говорят, – возразил Бруно серьезно. – Или ему
попросту снятся кошмары, или в его шкафу поселилась крыса… Господи,
не можешь же ты в это верить! Неужто вы в вашей академии не травили
подобных баек сами?
– В академии… – повторил Курт Гессе с ностальгической
улыбкой. – В академии знали, чем привлечь к учебе оболтусов
вроде меня: с первых же уроков нам невзначай, как бы между делом,
начали рассказывать легенды и правдивые истории о вервольфах,
стригах и прочей живности – с кровавыми подробностями.
Одиннадцати-, двенадцатилетки с уличной закалкой; что еще нас могло
заинтересовать?.. Нам было любопытно, мы слушали, после просили
нечто схожее в библиотеке, а от этого переходили и к иному чтению…
Посему наши страшные повествования были более, так сказать,
наукообразными – без всего того, что друг другу пересказывают вот
такие детишки.