– «Волшебной крапивы»? – переспросил Бруно; Курт
усмехнулся:
– А чем волшебная крапива хуже волшебной же свечи из жира
повешенного? Я бы сказал, она даже лучше. Уж pro minimum выглядит и
пахнет всяко приятнее… Так, стало быть, Эльзе полагалось нарвать
крапивы, размять в волокно, ссучить нить – и из нее сплести
одиннадцать рубашек; если надеть их на лебедей, сказал Ангел, те
превратятся в людей снова. Причем годится на это не всякая крапива,
а именно кладбищенская или та, что растет на земле ее отца. Но
главное – рассказывать об этом никому нельзя, иначе братья погибнут
«в тот же миг». А дальше и начинается самое интересное. Поскольку
до «земли отца» далеко, а кладбище близко, наша Эльза стала
наведываться туда ночами, а вечером или днем, когда никто не видел,
давила и сучила крапиву в одной из нежилых комнат. Служанки ее
любили – девица мягкая, добрая, веселая… была; кто-то ее откровенно
прикрывал, кто-то делал вид, что ничего не замечает, но со временем
странности стали все очевиднее, твой приятель начал замечать, что
руки у его женушки в волдырях, а уж когда он проследил ее до
кладбища…
– Это я знаю, – оборвал Висконти. – Все это
Михаэль описал мне в письме, а я – тебе перед направлением на
место. Говори то, чего я не знаю. Если малефиции не было, то
болезни в замке – что это?
– Кишечная инфекция, – пожал плечами Курт. –
Твоему глубоко верующему и образованному парню вместе с его, прямо
скажем, не слишком образованным папашей следовало не ужасаться
ведьме-жене, а пригласить из города лекаря. Что я и сделал вместо
них. Отчет о расходах напишу позже и крайне рассчитываю на их
возмещение, к слову…
– Итак, это не просто не малефиция, – подытожил
Сфорца, – но даже и не преступление вовсе?
– Если не считать преступлением вытоптанную и оборванную
крапиву на кладбище – то да. Простая слабость человеческого разума
и духа.
– Слабость духа… – повторил Бруно медленно. – Я
бы так не сказал. Зная, чем ей это может грозить, не имея
возможности объясниться, рискуя de facto жизнью…
– Она была не в себе, – возразил Курт. – Это не
геройство, не подвиг, а простая потеря свойственных человеку чувств
и понятий.
– «Была»? – уточнил Висконти с нажимом; он кивнул:
– Последняя неделя ушла на то, чтобы встряхнуть девчонку и
привести ее в разум. Я наговорился на год вперед и сам едва не
рехнулся… Но дело в итоге сделано. Инфекцию лекарь остановил,
молодая жена пусть и не в полном душевном здравии, но хотя бы не
пребывает уже в мире грез и осознает, что с ней случилось и почему,
а дальше уж все в руках Господа, ее духовника и молодого мужа.