Совокупность всех этих событий
объяснила мне, с чем я имею дело, и мне удалось перевести дух.
"Позеры!" – с чувством сказала я про себя, распечатывая письмо.
Ладно еще магистр Каспар, без участия которого здесь явно не
обошлось, но ведь Констан проявлял время от времени здравое чувство
меры, когда речь заходила о внешней эффектности действий! Вот что
значит – дурное влияние!
– Кто это был? – с тревогой спросил
демон, благоразумно ожидавший меня в гостиной. Любопытен он был
ровно в той мере, что позволяет не подвергать себя излишней
опасности. Иными словами, никакая сила не заставила бы его
приблизиться к дверям, в которые постучали среди ночи, особенно –
при подобных обстоятельствах.
– Фантом, – отозвалась я и, видя, что
выражение лица моего собеседника стало недоверчиво-недоуменным,
пояснила:
– Фантом, созданный при помощи
заклятия, которое маги изредка применяют, чтобы доставить послание
адресату. Это что-то вроде проекции, сохраняющей в некоторой
степени черты своего создателя. Другими словами, люди, завидев
подобное непотребство среди ночи у своего порога, обычно истошно
кричат, осеняют себя всяческими знамениями и не желают брать письмо
из рук бесплотного духа. Оттого способ этот годится лишь для того,
чтобы поддерживать связь между двумя магами, ну а у них для
передачи сообщений друг другу имеется множество куда более простых,
пусть и менее зрелищных методов...
Произносила я это почти машинально,
ведь все мое внимание было сосредоточено на письме, которое я
держала в руках, вновь и вновь перечитывая несколько строчек, в нем
содержащихся.
Написаны они были быстрой легкой
рукой, которую я сразу узнала, хоть никогда до сих пор и не
получала писем от этого человека. Но только у него мог быть столь
причудливый почерк, изобилующий множеством небрежных завитушек, в
которых чудилось что-то хищное. В руках я, вне всякого сомнения,
держала послание от магистра Каспара. То самое, о котором я так
долго грезила, отгоняя от себя мысль, что желание это иначе как
самоубийственным не назовешь. Как всегда, мне следовало
внимательнее прислушиваться к голосу моего разума, который хоть и
отличался редкой неприятностью интонаций, но редко ошибался.
Содержание письма оказалось далеко не из приятных – и дело было
даже не в тех нескольких словах, что соизволил адресовать мне мой
крестный.