Через всю эту боль, через тревогу за сына, за этими побоями и
воплями повитухи словно отошло, скрылось за полосой тумана то, что
сталось ночью. Я знала, что Микея нет в живых, но это знание как
будто стало старым, привычным, устоявшимся. Сейчас я уже не рвалась
рыдать, голосить, кромсать кусками душу – просто тихо плакала,
глядя на Зоряна. Вытирала ладонью слезы, чтобы не капали на него.
На красное личико, на носик пуговкой со странными белыми точечками
на нем, на длинные реснички, прикрывающие мутные голубоватые
глазки. Потом, когда он уже наелся и мокрый изжеванный сосок
выскользнул из крохотного ротика, его уложили в люльку, а меня
напоили теплым молоком и велели спать. И я уснула…
Снился наполовину выкошенный летний луг с высокой травой и
полевыми цветами. На лугу, под высоким деревом – дом. Не как у нас
в степи. У нас строили из самана. Это смешанные вместе, плотно
сбитые и высушенные солома, глина и конский навоз. А этот дом был
сложен из светлого дерева и крыт плоскими деревянными плашками. У
дома колодец, тоже под маленькой крышей. Возле стены у дома лавка.
Там сидят двое – Микей и пожилой, даже старый мужик. Они похожи
друг на друга. У обоих довольные лица, распахнутые из-за жары
рубахи… Из дома слышится женский голос:
- Микеша, сынок! Зорян! Идите, кормить буду – готово у меня.
Жарко как… - вышла и стала на пороге худощавая пожилая женщина, -
хватит вам на сегодня… докосите завтра поутру, по росе. И сгребать
сегодня не будем – пускай привянет, уляжется.
Мужики степенно встали с лавки, подошли и умылись у колодца, о
чем-то переговариваясь. Потом пошли к дому, а Микей вдруг замер,
зябко повел плечами и оглянулся. Поискал глазами и нашел… меня,
расцвел лицом, выдохнул жарко:
- Ненаглядная моя…, помнишь меня… Спасибо, что дала увидеть себя
еще разок… солнышко ясное…
Вглядывался жадно в мое лицо, тянулся ко мне, вбирал взглядом
мой облик... Потихоньку и его, и дом с лугом затянуло туманом.
Поначалу жиденьким, а потом все более плотным - за которым вскоре
не стало видно совсем ничего.
На следующий день у нас были гости – приехал Мастер. Очевидно,
на дворе еще выслушал повитуху и Славну. А когда увидел еще и мои
ободранные косы, похоже, что его терпение совсем сошло на нет. И я
опять слушала, что обо мне думают. Если он хотел испугать меня, то
тут очень сильно ошибся. После повитухи мне уже никто не был
страшен, уж он-то точно. Я послушала-послушала его и сказала: