Калитка распахнулась, и вышел он. Мысли остановились, и
сердце замерло…, я затаила дыхание, глядя в его глаза. Он ничем не
показал, что не доволен заменой, лицо не дрогнуло, будто ему все
равно было кто перед ним. Но главное - не прогнал, взял за руку и
повел внутрь. Меня подташнивало от волнения, в голове молоточки
стучали, и сама счастью своему не верила – не побрезговал, надо же…
Вспомнилось, как наставляла бабка Мокрея:
- Ты только скажи ему, что нетронутая ты. Чтобы осторожнее был и
не спешил. На изверга он вроде не похож, так что должен
прислушаться. И потерпи, все равно болеть будет, но это малая плата
за дочку. Слушайся и молчи…, не прогнал бы вот только.
Мы вошли в маленький домик - в одну только комнатушку, я открыла
рот, чтобы сказать, как мне велели, но не успела. Глядела во все
глаза - он вел себя странно, непонятно. Стал у стены, выпустив мою
руку, и смотрел бездумно перед собой. Случилось что? Плохо ему? Я
скинула на пол овчинную бекешку, чтобы не мешали жесткие рукава, и
уже свободнее подняла руку и провела по его щеке – пожалела. А он
как проснулся, будто впервые увидел меня, и глаза загорелись. Меня
сразу бросило в жар! Сколько я ждала, пока он так на меня взглянет…
дождалась...
Ничего я ему не сказала, а он не спросил. Как раздевал меня – не
помню, потому что в ушах шумело, и жидким огнем разливалось по
всему телу тепло от его рук. Не противна ему…, не противна – билось
только в голове. От радости задыхалась, помогала ему, как могла. А
когда поцеловал первый раз, будто солнце перед глазами вспыхнуло и
всю опалило – до кончиков пальчиков на ногах. Я только дышала
тяжело и жадно между поцелуями, потому что не доставало
воздуха.
Такие желанные руки на моем теле… везде. В самых потаенных
местах, с лаской и болью… Чуяла царапины от жесткой ладони на груди
– сердце плавилось от счастья. А потом первая боль… да разве же это
боль? Это радость великая! Я чувствовала себя целой, сильной,
наполненной. Все было правильно и так хорошо, что чуть сердце не
останавливалось.
Я крепко обнимала его, гладила руками сильные плечи, твердые,
как камень и гладкие, теплые. Ерошила мягкие темные волосы, как в
живом шелке купалась. Шептала, как сильно люблю его, как рада ему в
себе. Что помнить его буду до самой смерти своей и дитя его полюблю
больше жизни. Обещала, что верна ему буду – никто больше не нужен
вовеки. Слышал ли он, или нет – за своим тяжелым, рваным дыханием,
жаркими стонами? Мне не ответил, ни слова не сказал, но я видела,
знала, что ему хорошо со мной. А что еще мне было нужно?