Он долго не отпускал меня, я была так рада этому…, а потом, под
утро уже уснул. Вот только что еще целовал мои замученные губы и
вдруг затих… упал и уснул. Мне пора было уходить, а я все не могла
наглядеться на него. Сил хватило только встать, одеться, дойти до
двери и обратно кинулась - уже сама целовала спящего. Обветренные
щеки, твердые губы, крепкую мужскую грудь – гладкую, смуглую кожу.
Вбирала губами, прикусывала с жадностью, млела от вседозволенности
своей, прощалась…
В дверь стукнули и я опомнилась. Вышла все же наружу, дала
увести себя и услышала стук калитки за спиной. Плакала от счастья
всю дорогу, пока домой шла.
Бабка ждала меня. Я кинулась к ней и засмеялась, руки ей
целовала. Так благодарна была за то, что научила, направила. Что бы
я без нее делала? Так бы и сидела, ждала, не знаю чего. Она тихо
гладила меня по плечам и говорила:
- Ты только многого не жди, Ташенька. Может и не позвать тебя
больше.
- Да и ладно. Мне хватит, вот веришь? До самой смерти моей
хватит. Только бы дочка родилась от него.
- Будем надеяться. Береги теперь себя, тяжелого не таскай,
первое время следует быть осторожной. Жаль только, что не смогу я
помочь тебе с дитем, -вздыхала она, вытирая морщинистые щеки от
слез, - нюх пропал совсем. А когда нюх пропадает, это верная
примета - недолго осталось... так то...
Он меня больше не звал, хотя я, конечно же, ждала. А вскоре
примчался стражник с известием о нападении на крепость. Не сходя с
коня, заорал, чтобы прятались, закрывались в погребах. И рванул
поводья... конь взвился, встал на дыбы, разворачиваясь на дорогу к
крепости… Из всего что сталось потом, это запомнилось для меня
самым страшным – зрелый сильный мужчина, воин, стремящийся в битву,
к своим товарищам, спешащий на встречу со смертью. Так и не узнала
потом – выжил ли? Как пережила его семья, если вдруг - нет?
Я многое поняла тогда, сидя в темном погребе – и о стражниках, и
о себе, и о том, что самое важное в жизни. Для того воина – его
воинский долг, а для меня – долг перед своим будущим ребенком. Его
отец сейчас защищает нас, жизнь свою кладет. Все для того, чтобы
выжила моя дочка, чтобы счастлива была, хотя сам он того не знает и
не узнает никогда. А что ее ждет здесь? Клеймо проклятой с самого
рождения? И я вот так, как бабка, буду провожать свою кровиночку к
неизвестному мужику? Обреченно проливая слезы и не зная другого
выхода? Понимая, что она всю жизнь будет одинока, как все мы, и
согнется, состарится раньше срока? Не бывать этому!