Но – нет: она лишилась чувств, не
умерла.
И тут же доктор цепко схватил
Митрофана Кузьмича за руку и произнес – резко, почти зло:
– Нельзя ни секунды терять!
Решайтесь: пока она без сознания, я могу сделать кесарево сечение.
Но мне нужно ваше на то согласие.
Митрофан Кузьмич заколебался тогда:
слишком страшно было давать разрешение резать жену.
– А она – выживет? – спросил он
каким-то чужим голосом: сыпучим, словно сухой речной песок; о
ребенке он даже уже и не спрашивал: не надеялся ни на что.
И тут в комнату даже не вбежал –
влетел Кузьма Петрович. Чуть было дверь с петель не снес – как
видно, прямо за дверью стоял и всё слышал.
– Я вам даю такое
разрешение! – заявил он. – Делайте, что должны! Спасете мою
невестку – уплачу вам пять тысяч рублей. А спасете внука – десять
тысяч.
Митрофан Кузьмич хотел было
возмутиться – что жизнь его жены отец вдвое меньше ценит, чем жизнь
младенца. Однако его горло словно бы забил тот самый речной песок,
не позволил вымолвить ни слова.
– А ты, Мавра, – Кузьма Петрович
повернулся к Таниной нянюшке, суетившейся подле постели роженицы, –
будешь господину доктору подсоблять. Делать, что он скажет.
Так что – Мавра Игнатьевна всё
выдумала насчет того, будто Татьяна Алтынова держала перед смертью
на руках новорожденного сыночка. Ничего такого Мавруша не видела:
подавала доктору какие-то инструменты – глядела на них. А еще – на
страшный разрез на теле своей воспитанницы. Сам Митрофан Кузьмич
тоже присутствовал при кесаревом сечении – стоял вместе с отцом в
углу, под иконами. Но смог разглядеть только, как из рассеченного
живота его Танюши доктор вытягивает за ножки какое-то склизкое
существо: все в кровавых потеках, похожее на гигантского лягушонка.
С матерью его соединяла лиловая, вся какая-то узловатая пуповина,
которую доктор тут же защипнул двумя зажимами и чикнул ножницами
точно между ними.
Младенец не дышал, когда его извлекли
из тела матери. Уж это-то Митрофан Кузьмич понял сразу!
«Мертвеньким родился», – только и подумал он.
Но эскулап смириться с таким исходом
не пожелал: положил ребенка на спинку, вычистил ему носовым платком
ротик, а потом, зажимая крохотный нос младенца, принялся в этот
ротик вдувать воздух. Мавра ничего этого не видела: следуя
указаниям доктора, придавливала чем-то Танюшин живот. И к младенцу
находилась спиной. Она могла бы догадаться, что с новорожденным не
всё хорошо – раз он не подает голос. Но догадалась она или нет – о
том Танина нянюшка помалкивала. А сам Митрофан Кузьмич впоследствии
так и не решился её об этом спросить.