Между тем доктор всё колдовал над
младенцем: целую минуту – а, может, и больше. Хоть должен был бы
заняться родильницей: она-то, хоть и со взрезанным чревом,
продолжала дышать! И Митрофан Кузьмич уже думал с каким-то
отрешенным оледенением: он своими руками порешит врача-неумеху,
если окажется, что он, купец Алтынов, потерял этой ночью и жену, и
сына. А потом пойдет в каторгу – и какое это будет облегчение! Но –
нет: младенец вдруг хрипловато втянул в себя воздух и тоненько, как
крохотный котенок, запищал. И Митрофан Кузьмич одновременно с этим
сам начал беззвучно рыдать, крестясь на иконы и шепча какую-то
бессвязную молитву.
Младенца немедленно передали Мавре,
которая приняла его на руки – в приготовленную загодя пеленку. А
доктор наконец-то занялся Татьяной Дмитриевной. Она – слава Господу
Богу! – так и оставалась в бесчувственном состоянии всё то время,
пока её зашивали и накладывали бинты.
И в тот день доктор покинул дом на
Губернской улице, став богаче на пятнадцать тысяч рублей: Кузьма
Алтынов свое слово всегда держал. Вот только – едва Татьяна
Дмитриевна пошла на поправку, доктор стал за версту обходить дом
Алтыновых. Как видно, Кузьма Петрович и ему сказал то же самое, что
и своему сыну – сразу после отбытия доктора. А меньше чем через год
после рождения Ивана эскулап и вовсе из Живогорска уехал – продал
свою практику тому самому врачу, который потом пользовал Иванушку
после нападения собак: Сергею Сергеевичу Краснову.
Митрофан Кузьмич припоминал, что
тогда, много лет назад, отец его прямо-таки взъярился, когда узнал,
что в Живогорск прибыл именно доктор Краснов. Кричал, что тот и
года здесь не продержится. И в чем состояла причина такой злобной
ярости Кузьмы Алтынова – даже его сын вызнать у него не сумел. Тем
не менее, выжить Сергея Сергеевича Краснова из уездного города
старому купцу так и не удалось: новый доктор пережил своего недруга
и до сих пор продолжал пользовать пациентов в Живогорске.
Впрочем, и без всяких докторов
Иванушка рос на удивление здоровеньким – даром, что появился из
чрева матери бездыханным. А что вырос мальчонка чудаковатым – не от
мира сего, так стоило ли тому удивляться? Ведь ни одному миру он в
полной мере не принадлежал: ни миру живых, ни, слава Богу, миру
мертвых.
– Гляди у меня, – сказал в день его
появления на свет Митрофану Кузьмичу отец, – не проболтайся никому
о том, что сегодня здесь произошло! И особливо – от жены крепко это
таи. Не сможет она любить сынка, если узнает, что был он
мертворожденным – а доктор его оживил. А паче того – не сможет,
когда узнает, что других деток у неё после этого