Он припал ухом к самой крышке –
вжался в неё так, что ушную раковину пронзило болью. Но он и этого
почти что не заметил. С четверть минуты он вслушивался в
доносившиеся изнутри звуки. А потом совершил нечто такое, за что
его и впрямь следовало бы отправить в сумасшедшие палаты.
– Батюшка? – произнес он неуверенным
шепотом, всё еще лежа ухом на гробе; но потом чуть привстал,
опершись о поваленный гроб руками, и выговорил уже громко –
приблизив губы к тому самому месту, в которое стучали и скреблись:
– Батюшка, это вы?
Звуки внутри стихли на
мгновение-другое. И у Митрофана Кузьмича возникла дикая, но
непреложная уверенность: там тоже прислушиваются. Во второй раз
волоски у него на загривке зашевелились. Но на сей раз – не от
страха, отнюдь нет! Митрофан Алтынов, купец первой гильдии, испытал
чувство, которому он мог найти только одно наименование:
благоговение.
И тут из гроба донесся уже не стук:
внутри что-то явственно перевернулось. И Митрофан Кузьмич готов был
бы поклясться на Святом Писании: перевернулось с тихим вздохом. А
потом снова принялось ломиться сквозь крышку. Теперь уже вроде как
даже – с энтузиазмом.
– Батюшка, я сейчас! Я выпущу
вас!
Митрофан Кузьмич вскочил на ноги,
заметался по склепу, ища хоть что-то, чем можно было бы взломать
дубовую крышку. Однако ничего, как на грех, ему на глаза не
попадалось. Так что купец снова упал на колени, схватил один из
обломков гранитного саркофага – выбрав самый острый, и уже занес
его над дубовой крышкой – метя туда, где виднелась заржавленная
шляпка гвоздя. «Здесь древесина быстрее всего поддастся», – решил
он.
Но тут кто-то словно бы схватил его
за запястье, так что он едва не выронил свое орудие.
– И кто, по-твоему, мог бы там дышать
– в гробу, который полтора десятка лет простоял заколоченным? –
услыхал он чей-то голос.
И только долгие секунды спустя до
него дошло: это произнес он сам! Не простофиля-муж, не отец
сынка-недотепы, а негоциант-миллионщик, который в жизни не пошел бы
на поводу у всяких фантастических идей.
– Да ты и сам видел, кто
сейчас шастает по кладбищу, – произнес всё тот же здравый,
рассудительный голос. – Погляди – их персты до сих пор на полу
шевелятся.
И голова Митрофана Кузьмича
повернулась – как если бы кто-то сдавил её двумя руками и обратил
его лицо в сторону двери.