Купец налег обеими руками на крышку,
она заныла, застонала – и словно бы с неохотой стала отъезжать в
сторону.
Митрофан Кузьмич так был увлечен её
сдвиганием, что в первый момент даже и не углядел, как из-под
гробовой крышки выдвинулась ссохшаяся, будто обтянутая темным
пергаментом, рука. Лишь тогда, когда негнущиеся пальцы прикоснулись
к его ладони, он эту руку заметил.
– Батюшка! – воскликнул он, и та его
часть, которая еще хранила здравомыслие, завопила что было сил:
«Беги отсюда!»
Но куда, собственно, он мог бы
убежать? За дверью склепа топтались существа, которые явно обладали
той же природой, что и обитатель дубового гроба. Причем их за
дверью было много. А главное – Митрофан Кузьмич не знал,
кто это был.
– А этого человека я знаю, –
прошептал он. – И я его люблю.
Он встал на ноги и с размаху ударил в
дубовую крышку подошвой сапога. Раскуроченный гроб подпрыгнул на
полу, пергаментная рука словно бы взметнулась в приветствии, и –
крышка наконец-то слетела целиком.
Дорогой черный костюм, в котором
Митрофан Кузьмич когда-то похоронил отца, походил теперь на
заскорузлую тряпку. А вот обрамленное черной бородой лицо и руки
усопшего выглядели даже лучше, чем купец первой гильдии смел
надеяться: никаких заметных признаков тления на них не
просматривалось. Бальзамировщики не зря получили свои деньги –
потрудились на совесть. Руки покойника походили на две сухие рыбины
с пальцами-хвостами, однако ни единого пятна гнили Митрофан Кузьмич
на них не заметил. А лицо Кузьмы Алтынова казалось всего лишь
загорелым – не более даже, чем у ключницы Мавры. И, хоть скулы на
нем заострились, а рот запал, черты пожилого мужчины остались почти
что прежними – прижизненными. Одно было плохо: глаза Кузьмы
Алтынова оставались закрытыми. Митрофан Кузьмич видел: веки его
отца зашиты тончайшей шелковой нитью. И – то ли это венецианские
стекла создавали подобную видимость своим мерцанием, то ли Кузьма
Петрович и в самом деле поминутно подергивал веками, силясь их
разъединить.
– Ничего, – забормотал Митрофан
Кузьмич, – ничего, батюшка, сейчас я вам помогу!..
И он склонился над своим брошенным на
пол сюртуком, в кармане которого всегда носил маленький складной
ножик.
Митрофан Кузьмич извлек нож,
распрямился и выщелкнул лезвие. А потом левой рукой непочтительно
ухватил отца за бороду, в которой почти не просматривалось седины,
и принялся за дело.