- Ты совсем замкнулся в себе.
Перестал бывать на людях. Это неправильно.
- А ты не думал, что «люди», в свою
очередь, тоже не горят желанием меня видеть? Это раньше мне не было
прохода от желающих заручиться хоть какими-нибудь отношениями. А
что теперь? Я им больше не нужен. Как не нужен и собственной
матери. Они ведь не слепцы и не дураки: давно поняли, кто сколько
монет стоит.
- Снова придумываешь?
Если бы! Даже девчонки с курса стали
сторониться, хотя, было время… Подбивали клинья, так скажем. Но я
всегда был слишком разборчивым. А ведь стоило проявить чуточку
беспечности, и одна из них не смогла бы отказать мне в своем
обществе. Даже теперь. Поджимала бы губы, злилась, мысленно
проклинала, зато была бы рядом. Создавая успокоительную иллюзию
благополучия.
- Вспомни, за последний год меня
часто звали куда-нибудь?
- Если бы ты хоть раз внимательно
посмотрел на себя в зеркало, то понял бы, почему не получал
приглашений.
- А что со мной не так?
- Вселенская скорбь на лице, вот что.
Как будто тщательно готовишься к похоронам.
Наверное, он прав. Но трудновато
играть в радость и счастье, когда…
- Жизнь не заканчивается, Фрэнк. С
совершеннолетия все только начинается.
- Тебе легко говорить!
Он не обиделся. И потому, что не
умеет, и потому, что на дурака обижаться – себя не уважать, как
говорят люди. Да, я знаю, что веду себя глупо. Но все-таки никак не
могу думать и чувствовать иначе. Даже в стенах храма.
- Пора идти обратно. А то спустимся,
когда все уже разойдутся.
Это верно. Ждать такси на солнцепеке
– не самое приятное занятие. А если не успею к торжественному
отъезду лимузина, придется добираться домой самостоятельно: мама ни
одной лишней минуты не проведет в Нижнем городе без особой
надобности.
- И помните, больший из вас да будет
вам слуга, ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает
себя, тот возвысится!
Последние слова проповеди долетели до
нас как раз к окончанию лестницы. Хэнк тут же ускорил шаги, почти
полетел, торопясь к своим многочисленным сестрам. Не прощаясь.
Наверное, думал, что я последую его примеру добропорядочного
сына.
Была б моя воля, до вечера сидел бы
на галерее. Но пока остается хоть призрачная надежда, стоит смирить
гордыню, а с ней и прочее, что клокочет в груди. И видимо, делает
это так громко, что слышно всем вокруг. Отцу Мигелю, к примеру.