Вернувшись в Равенну регентом при малолетнем сыне, она окружила
его вниманием и заботой, многократно большей, чем это необходимо
для безопасности юного императора. Кроме Валентиниана, у неё
подрастала старшая дочь, на которую она, впрочем, не тратила и
малой доли своего внимания. Все силы и помыслы этой благороднейшей
женщины полностью обратились на сына. За здоровьем Валентиниана
следили всевозможные лекари и предсказатели, а безопасностью
занимался Констанций Феликс, которого Феодосий направил в Равенну
присматривать за Галлой Плакидией.
И вот Констанций Феликс убит. Вместе с женой и безвестным
служителем храма лежит бездыханный в этой черной погребальной зале,
и лицо его сковано мучительной маской смерти...
В глубине души августа не слишком сожалела о смерти соглядатая
Феодосия, постоянно диктовавшего ей, что делать, но приходилось
притворяться расстроенной, чтобы не вызвать подозрения у самого
Феодосия, вполне способного лишить её регентства и титула
августы.
К счастью Валентиниан ничего об этом не знал, иначе, кто знает,
как изменилось бы его отношение к матери.
Возле постаментов с усопшими они стояли вдвоем. Телохранители
остались снаружи у входа. За разговором матери и сына наблюдали
лишь те, чей дух навеки покинул бренное тело. Потешаясь над их
останками, Валентиниан продолжал давиться от хохота.
– Не смейся так громко. Мертвые могут услышать, – мягко
предупредила августа, желая немного урезонить любимое дитя, но
совладать с Валентинианом было не так-то просто.
– Мертвые ничего не могут услышать, – воскликнул он и, подбежав
к голове Констанция Феликса, что есть силы, крикнул ему в ухо. –
У-ууу!
Звонкое эхо разнеслось по залу, а довольный своей проделкой
Валентиниан с нескрываемым торжеством посмотрел на мать.
– Вот видишь?! Этот ублюдок даже не вздрогнул!
Ругательство не впервые проскальзывало в речи юного императора.
Скорее всего, сквернословил кто-то из близкого окружения. Вопреки
запрету. Вопреки стараниям матери искоренить в поведении сына любые
проблески грубости, способной повредить ему в глазах привередливой
равеннской знати. Юного императора обучали стихосложению и
виртуозной игре на лютне. Обстановка в его покоях была изнеженной и
воздушной. Помимо молчаливых, не смевших произнести ни слова,
телохранителей к нему допускали только одного простолюдина –
необычайно красивого молодого евнуха, которого привезли из
Константинополя вместе с черными капподокийскими вазами и резными
столиками из слоновой кости. Сделав себе мысленную зарубку
выяснить, не он ли сквернословит в присутствии Валентиниана, Галла
Плакидия ласково выговорила сыну: