Только вышла из их комнаты, хотела быстро разобрать грязное
белье и поискать корыто для стирки, — входная дверь хлопнула. И в
меня с порога вонзился холодно-презрительный взгляд красивых
голубых глаз.
— Где отец? — высокомерно бросил старший, четырнадцатилетний
наследник Аддерли и, не разуваясь, перешагнул порог. — Ну? Чего
встала? Вот дура бесполезная, зачем только папенька тебя в дом
привел!
Ох, как меня очередным куском памяти-то приложило… еле на ногах
устояла. Зато многое стало гораздо понятнее.
Например, то, что повесился этот козел, прости господи, не в
нашем сарае, а там, где по зубам получил, — на лесопилке. А еще я
узнала, куда из этого тела ушла бедная замученная девочка,
испуганная и все еще влюбленная в этого непутевого придурка, за
которого вышла замуж.
Следом пошла, болезная. Как весть получила вместе с предсмертной
запиской, так и… И в ссылку за ним, и на тот свет. Уж не знаю, как
у нее получилось, руки она на себя не накладывала. Просто взяла и…
умерла. Ну а я заняла ее место.
И вместе с местом мне остались в наследство все ее проблемы. В
частности — старший пасынок. Четырнадцатилетний Лисандр Аддерли,
обожавший отца и уже только поэтому относившийся к молодой мачехе с
плохо скрываемым презрением и ненавистью.
Сначала, когда Бераника только появилась в доме, она принимала
его неприязнь почти спокойно и даже не пыталась что-то изменить —
мальчик помнит родную мать, болезненно привязан к вечно
отсутствующему отцу и вдобавок ревнует того к молодой жене. Это
вполне укладывалось в приобретенный в основном из книг опыт
молоденькой девушки.
Лисандр должен был уже этой осенью поступить в столичный
кадетский корпус, и Бераника просто старалась особенно его не
задевать — каникулы перетерпеть можно, а большую часть года мальчик
будет учиться далеко от нее.
Не случилось. Ни кадетского корпуса, ни привычной компании таких
же богатых наследников, вообще ничего. И бескомпромиссная
мальчишеская ревность, помноженная на страх, тоску и крушение
прежнего мира, выплеснулась из подростка бурным потоком на кого?
Правильно. На мачеху. Не отца же обвинять? Любимого.
И теперь это пубертатное чудо стоит посреди полузаброшенной
нетопленой избы у черта на рогах и пытается строить из себя
прежнего баловня. И как вот с ним? С ходу оглушить новостью про
отца? Жалко, хотя мальчишка по воспоминаниям неумный и довольно
противный, чего уж перед собой-то притворяться. Потворствовать его
закидонам дальше? Он ведь барские свои замашки не бросит. Вот
сейчас — по идее отец на работе, младшие болеют, мачеха, слабая
женщина, в доме одна. Нет бы хоть попытался помочь. Как же. Не
господское это дело.