– Живее! Руки, я сказала!
Ее голос перекрывал вихревый гул.
Последняя замешкавшаяся птица порхнула с ветвей, просыпав несколько
ягод. Не оборачиваясь, Белый поднял ладони:
– У меня есть разрешение.
– Молчать! Ноги на ширину плеч,
лютый! У меня серебряные пули! И я не побоюсь всадить их в твою
задницу, перевертень!
– Ликан, с вашего позволения, –
поправил Белый.
Она приблизилась со спины, умудряясь
оставаться на безопасном расстоянии. Фигура была обведена мерцающим
ореолом – это было ожидаемо, ведь обычный человек не сунется в Лес,
тем более не отыщет перевертня по следу.
– Разрешение в левом кармане, –
повторил Белый. – Взгляните сами.
Цепкие пальцы выудили из кармана
мантии бумагу. Женщина вчиталась, хмуря брови и время от времени
дергая уголком рта. На вид – немногим больше тридцати, высокая и
поджарая, красивая строгой северной красотой, с каштановыми
волосами, собранными в пучок.
Легавая.
Она дочитала и издала грудной вздох,
как показалось Белому – сожаления, бросила небрежное:
– Штрих-код?
– Я могу опустить руки? – осведомился
Белый.
Не дождавшись ответа, молча оттянул
ворот мантии, обнажая татуировку у основания шеи. Кажется, женщину
это удовлетворило.
– Капитан Астахова, – представилась
она. – Вероника Витальевна, начальник местного угро по
Медвежьегорскому району. Значит, вас прислал Сергей Леонидович.
– Он, – подтвердил Белый,
оборачиваясь и протягивая ладонь. – Резников Герман Александрович,
специалист по запаховому следу. Но все зовут меня Белым. Вы видите,
почему.
Он склонил белую голову в
полупоклоне, но женщина и бровью не повела.
– Нюхач, значит.
– Одоролог. Могу предъявить
сертификат.
– Тогда рассказывай, что унюхал,
лютый. Только из Леса выйдем, – сказала Астахова, давая понять, что
инцидент исчерпан и что она предпочла бы перевертню хорошего
кинолога с овчаркой, но против веского слова Лазаревича возражений
не имела. Впрочем, руки так и не подала.
Что люди, что двоедушники одинаково
брезгливо относятся к перевертням и альбиносам, но за тридцать лет
привыкаешь и не к такому.
И Белый начал рассказывать.
Альбина рисовала снегирей, фломастеры
поскрипывали – процесс в самом разгаре. Закончив, девочка
протягивала матери изрисованный лист, сопровождая радостным:
– Еще птички!
Их на переднем сиденье скопилось с
дюжину – бока алели спелыми яблоками, густо заштрихованные
безглазые головы с несоразмерно вытянутыми, будто у ворон, клювами,
производили на Оксану отталкивающее впечатление.