Поднимись на чердак, выберись через
слуховое окно на крутой скат — и дымный шумный город
раскинется внизу, а над тобой останутся лишь облака
да редкие дирижабли. Ну и голуби, куда без них.
Последний вечер лета я встречал
на террасе пятиэтажного дома посреди моря черепичных крыш.
Полотняный навес над головой легонько трепетал под порывами ветра,
вдалеке в сером мареве смога маячили башни Старого города,
было тихо и спокойно. И никого поблизости —
ни закопченных трубочистов, ни вездесущих
голубятников.
На застеленном газетой столе лежал
немудреный ужин: две булки белого хлеба, пара головок сыра, кисть
винограда, кусок копченого окорока и три бутылки молодого
красного вина. Я как раз вкручивал штопор в пробку первой
из них.
Последний ужин приговоренного? Отчасти так
и было: убийца полицейского, пусть даже и полицейского
продажного, едва ли мог всерьез уповать на долгую жизнь,
хотя бы и на каторге. Такому попросту не дожить
до суда.
У Пьетро Моретти не было
ни единого шанса перехитрить судьбу. Прячься не прячься,
один черт, отыщут и затравят, будто дикого зверя.
И потому он должен был исчезнуть.
Свой прощальный ужин я начал, когда
на город уже накатили сумерки и серое марево смога
растворилось в темноте, загорелись уличные фонари, замигали
разноцветными огнями витрины и вывески. Где-то мягко светились
газовые лампы, где-то резали взгляд отблески электрических
светильников. Громыхали на стыках рельсов колеса паровиков,
фыркали пороховые движки самоходных колясок, стучали
по мостовым копыта впряженных в экипажи и телеги
лошадей.
Вечерняя суета нисколько не занимала
меня; покачивая в руке стакан с вином, я отрешенно
смотрел в небо. Звезд видно не было, лишь помаргивали
в выси бортовые огни грузовых и пассажирских
дирижаблей.
Внутри все сильнее разгоралось мягкое жжение,
лицо покрылось испариной, блуза на спине пропиталась горячим
потом. Вскоре оттягивать неизбежное уже не осталось никакой
возможности; я собрал остатки еды и пустые бутылки
в холщовую сумку и спустился с крыши в общий
коридор. Там отпер боковую дверь и прошел в мансарду.
Тесная кухонька, небольшая гостиная
с окном в скошенной крыше и спальня, куда едва-едва
поместились платяной шкаф и узкая кровать.
Задернув окно, я разжег газовые рожки,
и гостиную заполонил мягкий желтоватый свет. В ростовом
зеркале отразился высокий молодой человек со смуглой кожей,
копной непослушных черных волос и привлекательным лицом
уроженца Апеннинского полуострова. Нос с горбинкой, твердый
подбородок, темные, очень темные и глубокие глаза. Немного
печальные. Глаза мечтателя и поэта. Именно благодаря
им да еще из-за тонких длинных пальцев образ художника
и приобретал свою удивительную завершенность.