Затянувший улицу туман начал быстро рассеиваться; язычники вскинули
тесаки, но ничего сделать не успели.
— Стоять! — заорал я и махнул зажатым в руке шилом, с трехгранного
клинка которого сорвалась и упала в снег одинокая капля крови. —
Стоять или девке конец!
Бугаи заколебались, подарив мне возможность окончательно сбить их с
толку.
— У вашей подружки пробита селезенка! — Я указал на зажимавшую
проколотый живот девицу, лицо которой сравнялось цветом со
свежевыпавшим снегом, и предупредил: — Лечебница Святой Милости
через три квартала, не уложитесь в четверть часа, ей конец!
У раненой язычницы вырвался протяжный стон, и я не преминул
заверить громил:
— А полезете, одного точно положу! Тогда вам далеко не уйти!
И — сработало! Пахартцы подхватили девчонку на руки и поволокли к
выходу из переулка!
А миг спустя до меня донесся удивленный возглас.
— Святые угодники! — охнул Ори. — Что за бесовщина?!
Нас разделяло не больше дюжины шагов, но охранник озадаченно вертел
головой по сторонам.
— Мастер Себастьян! — завопил он.
— Глаза протри, — с деланым безразличием посоветовал я, спрятав
шило в чехол на поясе.
— Мастер! — только сейчас заметил меня телохранитель и рявкнул: —
Гастон, ты там уснул, что ли?! Беса в печень! Шевелись давай!
Сидевший на козлах крепыш взмахнул вожжами и подогнал к нам
карету.
— Извините, мастер, — смутился Гастон. — Задремал, видно. Далеко за
полночь, вот и сморило...
— Ерунда, — отмахнулся я, встал на подножку и попросил: — Ори, как
отвезете меня, езжайте в пахартский квартал, передайте Хмурому,
чтобы навестил лечебницу Святой Милости. И, прежде чем девку под
пирс спустить, пусть голову отрежет. Он поймет.
— Хорошо, мастер, — кивнул телохранитель, ничем не выказав своего
удивления столь необычным приказом.
Забравшись в карету, я откинулся на спинку сиденья и несколько раз
глубоко вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание и дожидаясь, пока
утихнет лихорадочное сердцебиение. Случившееся просто не
укладывалось в голове. Последний раз на меня покушались шесть лет
назад, и вдруг — это. На эдаком пустяке едва не погорел!
Святые угодники, простая пахартская ведьма своим мороком чуть душу
из меня не вынула!
Ну да никуда она не денется.
Это мой город. Мой, а не каких-то залетных язычников.
Это мой город — так я думал ровно до тех пор, пока не подъехал к
ресторации. А вот там сразу вспомнил, что в этом пруду водятся
рыбины покрупней и позубастей.