Благо, что этот мир еще не обзавелся
пресловутыми СВИФТами и системами быстрых платежей через глобальную
компьютерную сеть. Чего уж там; я припоминать то о тех чудесах стал
с трудом. Но это не мешало мне несколько снисходительно относиться
к кажущейся сложности финансовой системы образца последней четверти
девятнадцатого века. Простое лечение от давно известной болезни: в
разумных пределах вливание денежной массы, при одновременном
поддержании курса бумажной валюты, приводит, знаете ли, к
удивительным результатам.
И вот, пока весь мир, кроме разве
что Германии, трясло от ужаса перед нашествием новой волны
банкротств, мы устраивали выставку достижений имперского хозяйства.
А за одно, знакомились с недавно принявшим пост новым московским
генерал-губернатором, князем, Владимиром Андреевичем
Долгоруким.
Резиденция генерал губернатора
располагалась в здании Моссовета. Все смешалось в доме Облонских?
Ну да, как же иначе, если я прожил жизнь в далеком – сто пятьдесят
лет тому вперед – будущем, умер, отбыл неисчислимую вечность в
Чистилище, и был возвращен в тело молодого чиновника сюда. Во
вторую половину девятнадцатого века. Более десяти лет назад…
Господи, как бежит время! Каким
смешным и наивным кажусь я сам себе, взирая с высоты прожитых уже в
этом времени лет, на того светловолосого немчика, что следовал
заснеженным трактом к своему назначению исполняющим должность
губернатора Томской губернии. Ах, какие планы я строил. Ах, как
морщил лоб, припоминая пути и вехи развития мира и страны, знакомые
по школьным учебникам и лекциям в Высшей Партийной Школе. Ах, как
мечтал забраться на самый верх, и все-все-все изменить.
Преобразовать и улучшить…
Бывал я и в мэрии Москвы. Ну это в
мое то время здесь, на Тверской, в этом самом здании располагалась
мэрия столицы. А до нее, здание занимал Моссовет. Что, в принципе,
то же самое, только в другую историческую эпоху.
Хотя, вру. Дом тот, да не тот. Через
полтора века он и повыше на два этажа, и положение относительно
площади несколько другое занимает. То ли в тридцатые, то ли в
сороковые годы двадцатого века особняк здорово передвинули,
расширив, таким образом, площадь. И, кстати, не слишком позитивное
окружение – политическую тюрьму, пожарную часть, вытрезвитель и
морг – с Тверской выселили. Тем не менее, дворец остался таким же
легко узнаваемым.