На одну секунду взгляд дяди-котика стал страшным. Вернее,
пугающим. Напугать он мог лишь одним: «Извините, тогда ничего
сделать не могу».
Но он тотчас же потеплел.
— Да, сударыня, я понимаю ваши чувства и согласен с вами. Пахом!
— позвал он громко, и его сопровождающий, видимо денщик, живо
подскочил и вытянулся в ожидании приказа.
— Передашь его превосходительству пакет лично в руки. И на
словах — что меня задержало дело чрезвычайной важности. Вернусь —
доложу подробности. Смени лошадей и во весь дух в Нижний. Там все
сделаешь и так же быстро — обратно, в Голубки. Понял?
— Есть, вашвыскблагродие! — браво рявкнул дюжий усач. — Будет
исполнено!
— Я еду с вами, — отвернувшись от денщика, объявил Михаил
Второй. — Не могу отпустить вас в таком состоянии. К тому же вы
правы, медлить не стоит. Чем быстрее дети вернутся домой, тем лучше
будет всем.
Мой экипаж увеличился на одного пассажира, но скорость не
снизилась — сани тянули свежие кони, лучшие из тех, что нашлись на
станции. Мои лошадки остались отдыхать в пристанционной конюшне,
дожидаясь нашего обоза, чтобы вернуться с ним в Голубки.
Обо всех лошадиных комбинациях договорился Михаил Второй. Он
уединился со смотрителем, и разговор был почти неразборчив. До меня
только донеслось «никак невозможно-с», а потом — повышенный, ровный
и уверенный баритон особого чиновника. Когда смотритель вышел, на
его покрасневшей физиономии читались и обида, и радость, и
облегчение — неприятная беседа закончилась. Похоже, он был и
запуган, и материально стимулирован, но в любом случае согласился
ради его высокоблагородия серьезно нарушить должностной
распорядок.
Ну и пусть. С той самой минуты, когда я услышала «я еду с вами»,
меня отпустило. Точнее, я ощутила себя пассажиркой тонущего
корабля, вцепившейся в канат и разжавшей руки, едва под ногами
оказалась шлюпка. Да, эта скорлупка прыгает на волнах, а буря
вокруг не утихла. Но все же — надежда. О моей беде узнал человек,
который не ждет от меня распоряжений, а готов действовать сам.
Пожалуй, впервые с той минуты, когда я вынырнула из реки, в моей
судьбе участвует кто-то другой, неравнодушный и сильный.
Ну а все наши прежние мелкие смешные недоразумения, например
ночные блуждания по спящему дому… Что делать, такая эпоха. Был бы
он гусарским ротмистром, приставал бы не так деликатно, не крался
бы, не шуршал, а шевелил усами, топал сапожищами, позвякивал
саблей. А сейчас помчался бы на коне в усадьбу дядюшки — «где
убийца, где злодей, не боюсь его когтей!».