— Мне необходимо закончить одно важное дело, на это вряд ли
потребуется больше двух суток, — наконец сказал Михаил Второй. —
Понимаю ваши чувства и волнения…
Понимаешь ты, котик бесчувственный!
Похоже, я лишь подумала, а не сказала, потому что чиновник
продолжил:
— Но у меня есть твердая уверенность, что малютка содержится в
безопасных условиях. Извините, что я столь отстраненно говорю о
вашем ребенке, но она не главная цель похищения, а, как я
предполагаю, всего лишь залог того, что вы объявите о своей
безучастности к судьбе другого ребенка.
— Михаил Федорович, — твердо сказала я, — надеюсь, вы понимаете,
что это невозможно. Я догадываюсь о мотивах похитителей, но, если
мне поступит такое предложение, я немедленно откажусь.
Кстати, а почему? «Сударыня, скажите "да", и не пройдет и часа,
как Лизонька будет в ваших объятиях…» Почему так нельзя? Неужели я
настолько привязалась к этому младенцу… к Проше? Не могу я
согласиться, чтобы Прошка, которого я держала в руках, остался у
бабая. Даже если тот его и не съест, а просто устроит социальную
пакость, которая искалечит судьбу навсегда.
— Понимаю, — кивнул Михаил Второй. — Я, как человек и слуга
государев, возмущен этим редкостным злодейством и считаю
недопустимым частный договор с его замыслителями. Дети будут
спасены, негодяи — наказаны. И все же у меня будет важная просьба к
вам.
Я напряглась. Важные просьбы всегда неприятны.
— В таком деликатном деле необходимы спокойствие и тишина. Вы не
будете ничего предпринимать сами. А также вы сохраните происходящее
в тайне от полицейских властей. И особенно…
Мне показалось, что собеседник приготовился назвать Михаила
Первого. Но так этого и не сделал. Или не хотел лишний раз
произносить имя, или понял, что я догадалась.
— Я жду от вас конфиденциальности в нашем деле, — закончил
он.
«Да!» — хотела я крикнуть в ответ. Но сдержалась. Представила,
как будет, если ожидание затянется на три дня или больше. Не
свихнусь?
Да и не в этом дело. Луч надежды ослепляет. И я не замечу, как
попаду в зависимость. Слушайте меня, надейтесь на меня, никому не
говорите обо мне и, что бы ни происходило, помните мои слова. Это
страшная паутина, к которой стоит только прикоснуться — и уже не
выпутаться.
А я еще не коснулась.
— Михаил Федорович, я понимаю вас, — ответила я, надеясь, что
твердым голосом, — я очень благодарна вам за столь живое участие.
Но поймите: сейчас для меня каждый час — пытка. Мне предстоит
терпеть всю дорогу до дома. Я обещаю вам ничего не делать пару
часов по приезде, кроме как расспросить дворню лично. Помня ваше
обещание предпринять… спасти детей, я не буду совершать
безрассудных шагов. Но терпеть и бездействовать дольше этого срока,
особенно если что-то выяснится, я не обещаю. И не собираюсь
немедленно обращаться в полицию. Но если слух о произошедшем дойдет
до нее, я также не обещаю солгать ей, что мой ребенок находится в
Голубках.