А соскользнуть можно было запросто. Когда базальт сменился
черным обсидианом, Карим изрезал себе кисти в кровь. Влажные ладони
принялись скользить по гладкой поверхности выступов, и коротко
взмахнув руками, Карим ухнул вниз. Пролетел метра три, скатился по
отвесному склону, цеплялся за будыли до тех пор, пока не затих.
Кротко порадовался своей везучести и принялся обустраиваться на
ночлег. Крохотная поляна, затормозившая его полет, оказалась вполне
ровной и пригодной для отдыха. О том, чтобы развести костер, можно
было и не думать, но небольшой угол в скале прекрасно защищал от
ветра, а выемка рядом идеально вписалась под каримовы формы.
Первым делом Карим обтер руки водичкой и смазал их пахучей
бабкиной мазью – ссадины и порезы мгновенно ожгло, а затем настой
принялся покалывать, медленно, но верно стягивая обрывки
покромсанной кожи. Бинты из паутины облепили пострадавшие места,
остановили кровь и охладили жар. Поразмыслив еще немного, Карим
нарезал дополнительные куски паутины: руки из них не выскальзывают,
как из перчаток, да и резать острыми выростами и сухими стеблями
будет меньше. Затем пришло время трапезы. Кусок вяленого мяса,
чтобы восполнить потерянную энергию, половина горького вяжущего
кракума из-за порезов и пара глотков холодной водички. Выемка во
время ужина приняла еще более привлекательный вид, и стоило Кариму
совместить свои впадины и выпуклости с ее рельефом, как его
мгновенно сморил сон.
Следующие тринадцать часов он осторожной спиралью обкатывал
гору. Из-под ступней то и дело с писком прыскали камни, скалились
из темных зевов нор круглые морды встревоженных гарухи, несколько
раз в воздухе рядом с Каримом мелькнуло и пропало темное пятно. Под
вечер Карим, не веря своим глазам, снял с голого двустволья краеги
полотно радужной паутины. Застигнутый врасплох красный стригач
рассерженно заклацал игрушечными клешнями, выпучил из воронок глаза
и взлетел, с трудом неся на разноцветных, блестящих, стеклянных
крылышках грузное тельце. Скоро мягкая почва вновь сменилась
каменным монолитом, но сползать по отвесной стене больше не
пришлось: полосатые коричневые пласты накладывались один на другой
естественными ступеньками, сначала узкими, едва умещающими пятку,
затем все шире и шире, образуя настоящие базарные площади.