До сего момента Карим и представить не мог, что холод может быть
настолько опасен. Он бился с метелью за каждый сантиметр своего
пути, не видя, куда ступает, плевался колючей кашей, дышал
кристаллами. Два раза происходило что-то необъяснимое: снег, до
того равномерно сыпавшийся с неба, обтекал воздух слева от Карима,
вычерчивая какой-то узор. Бороздить остывшие хлопья становилось все
трудней, тянуло прилечь и закрыть глаза, и Карим понял, что близок
к грани как никогда. Последний кусок сухаря был съеден вчера, на
бесполезных травах далеко не уйдешь, бабка ворчливо грохнула миску
с дымящейся кашей, и Карим в блаженстве подошел к столу и сел на
лавку. В тот же самый миг что-то дернуло его назад, и,
перекувыркнувшись через голову несколько раз, он потерял
сознание.
Поутру его встретил вязкий сероватый полумрак. Проморгавшись,
Карим выяснил две вещи: первая – на затылке у него шишка, вторая –
он в пещере. Через брешь в стене он мог видеть и слышать, как
мечется снаружи буран: вытягиваясь кольцами, швыряя осколки неба,
закидывая внутрь струйки быстро умирающего ветра, распаляясь и
бешась из-за бессилия перед изворотливостью горы. Под покровом
Гинга было на порядок уютнее и тише, поэтому Карим не спеша
разжевал горькие дары кустарников, из-за чего рот обильно
наполнился зеленой слюной, и бесшабашно ступил в темноту. Через
несколько метров от входа свет полностью рассеивался, поэтому по
звуку определив местоположение «кумушки», Карим дал шептуну
щелбана, и тот обиженно вспыхнул. Света, хоть и тускловатого,
хватило на то, чтобы не споткнуться и не свернуть себе шею.
Где-то за стеной Карим услышал легкое журчание: это его
сопровождала Дарительница или одна из ее дочерей. Получив привет из
Барада, Карим зашагал веселей.
Ранее ему не приходилось ползать по таким вот норам, и теперь он
только и успевал, что головой вертеть. Узкий проход, выложенный
блестящими потеками, вывел его в большую пещеру, которая внезапно
осветилась вся, горделиво красуясь своими удивительными
украшениями. Отовсюду торчали шипы: большие и маленькие,
продолговатые и короткие, с поверхностью гладкой и волнистой,
растущие и стекающие, темные и светлые. Они прорывались,
проклевывались, прорезывались из каждой пяди: из колючего потолка,
из расходящихся стен, из покатого пола с беспорядочным ленточным
узором, больше напоминающим следы моллюсков на песке. От неяркого
пятна шептуна во все стороны брызгали рогатые дрожащие тени, и
оттого казалось, что в пещере движется что-то хаотичное. Карим
потрогал ближайший шип. На ощупь тот был немного влажный и
скользкий, - острый конец давно сгинул под многолетними округлыми
отложениями, - но достаточно крепкий, голыми руками не сломать. За
правой стеной Карим слышал слабый гул потока, чуть впереди из
грязно-белого монолита вырывалась тонкая нитка и, журча,
устремлялась в треугольный проход. Карим подобрался за ней.