- Я буду благодарен вам до конца своей жизни, - Амааль низко,
сердечно поклонился, - даже когда пошел против вас, одним своим
словом могли меня уничтожить – не уничтожили. Для Коэн вы навсегда
останетесь добрым другом, строгим наставником и приемным отцом –
для меня. Харду… Хард – прямой как палка, сейчас он ждет от вас
подлости, но если раскроете ему объятья – он ваш. В этом доме вы
всегда будете желанным гостем, но больше не путеводной звездой.
- Глупец, - выдохнул советник, - тебе со мной не совладать. Как
мне ни жаль тебя, но – уничтожу. Глупец…
День спустя вернулся Рахман. Крестьяне из его провинции устроили
бунт, взломали и подожгли склады, оставили селенья и ушли в
леса.
- Эй, звонкий, иди амбар расчисть!
Карима из подсобки вынесло. Только что пересчитывал в тесноте
копейки, теперь, глянь – танцует меж лебеды с лопатой. Пружинистые
ноги его в опоре словно и не нуждались, передвигались, не касаясь
земли. Руки легкие, движения скупые, но плавные: свиней кормил
красивей, чем иные изгибались в вариациях. Привлекал взгляды девиц,
иные хаживали мимо харчевни по десять раз на дню. Мамаши тяжело
вздыхали: ладен и работящ, да только спит под одеялом из неба и не
гнушается и яблоками для скота. Засматривались сами.
На Большой земле Карим провел почти месяц. Явился на постоялый
двор ближе к вечеру, когда местные, закончив все дела, сидели на
скамьях да скребли животы. Кариму казалось, он в жизни не видел
ничего прекрасней этой деревеньки: высокие крепкие дома, сложенные
из плотного дерева и беленые известью. По теплым сухим стенам
карабкались к черепичным кровлям ползучие растения, нетерпеливо
обходя слюдяные оконца. Из грядок лезла нежная здоровая ботва, не
битая влажностью. В тени сарая, оттянув назад красные перепончатые
лапы, лежали серые гуси. Влажными губами шлепала корова,
перемалывая пук травы. Хватались за перекладины молодые усики
виноградных лоз. Несколько мохнатых гарухов очищали горох, тихо
курлыкая меж собой. Роскошный петух, одетый в латы из железных
перьев, при виде Карима встрепенулся, раздул зоб, заголосил,
собирая жен. Сытая скотина примеривала чужака безмятежным, без
опаски, взглядом, тянулась за угощеньем к его рукам. В траве жарко
стрекотали сверчки, огромный кузнечик вспилил воздух, нахально
пролетел под самым носом, приземлился где-то недалеко. На
покосившихся жердях плетней висели перевернутые горшки, ведра,
покрывала – сушились. А в непривычно далеком небе мягко светились
неожиданно солнечные облака, такие мягкие и такие уютные при
взгляде с Большой земли.