– Иди… домой, – сказал я
раздельно и отчетливо, словно обращаясь к животному, которое никак
не может выполнить команду. – Или мне придется убить тебя.
Под тонкой кожей ее руки напряглись
мышцы. Муна скосила глаза на блестящее лезвие, облизала губы и
уставилась на меня. В синеватом свете это грязное хищное лицо
казалось уродливой пародией на человеческое. Хотя было вполне
узнаваемо.
Я посмотрел в ее расширившиеся зрачки
и, стараясь вложить в это слово всю свою волю, произнес тихо:
– Уходи.
Она, кажется, даже перестала
дышать.
А я выпустил ее руку, чуть оттолкнув.
Муна зашипела, выскальзывая на улицу. И я увидел, как она бежит
прочь, опустив голову и низко пригнувшись к земле.
Снова стало тихо. Из дыры потянуло
холодом и запахом мокрой листвы.
Я сел на топчан, машинально вытирая
лоб. Давно мне не приходилось делать ничего подобного.
Уолт называл это умение «силой души»
и лишь в нем видел надежду на выживание для таких, как я и как он
сам. Но оно отнимало очень много физических сил.
Я снова зажег свечу, выключил горелку
и придвинул ближе котелок…
В первое время мне казалось диким,
как могут застенчивая юная девушка или приветливый юноша
превратиться ночью в жестокое, хитрое, кровожадное чудовище, а
утром снова стать прежними. Не испытывая никаких угрызений совести
за то, что натворили. Для них это было обычным явлением, как дождь,
ветер, смена времен года.
И я тоже привык к этой новой
реальности.
Намаче
Остаток ночи я провел в полудреме,
даже во сне продолжая прислушиваться к шелесту и шорохам вокруг
дома. Но все эти звуки были безопасными. Больше никто не пытался
проникнуть в мое убежище.
По‑настоящему крепко я уснул лишь под
утро и проснулся, когда в разбитое окно полился сероватый
рассвет.
Собрав вещи и быстро позавтракав,
вышел на улицу. Трава была покрыта инеем. Он похрустывал под
ногами, пока я поднимался вверх по тропе. Тучи разошлись, и в
бледно‑розовом свете стала видна белая изморозь, за ночь покрывшая
темные склоны гор. Когда встанет солнце, она растает, испарится под
пока еще жаркими лучами, превратится в облака.
Ветер, текущий с ледников, нес с
собой аромат холодной свежести.
Я оказался на дороге, ведущей к
следующему поселку, оглянулся. Седой Старик – одна из самых
величественных, на мой взгляд, гор на треке, уже был подсвечен
восходящим солнцем. Казалось, он стоял, склонив голову, и грозно
смотрел из‑под косматой шапки волос на ослепительные вершины
длинного хребта, тянущегося через весь материк.