— Ма-а-аменька!
Радостный гомон, чьи-то укоризны — и не слушающая их Лизонька
бегом топает с крыльца, а ее обгоняет Зефирка. И даже лапку вроде
бы не волочит.
С того злополучного постоялого двора выехали мы уже следующим
днем, сразу после завтрака. Лето и так не очень-то жаркое, да и
август подходил к концу. Солнышко в любое время радовало, а не
обижало. Надо было и нанятых лошадей вернуть, и людям успокоиться,
да и мне прибегнуть к самому доступному лекарству от нервов —
отдохнуть, отоспаться не в тряском экипаже, а на нормальной кровати
с ребенком под боком. Что я и сделала, и средство оказалось
эффективным. Даже мысли о Мише отступили, перестал мучить вопрос: а
не показалось ли мне, не почудилось ли? Сама себе в минуту
опасности вообразила спасителя в лице мужа, сама и поверила.
Но сон временно унес тревогу и сомнения. Проснулась я бодрая, в
хорошем настроении и сразу умилилась картине: прямо на кровати
рядом со мной устроился почетный караул.
Мой сон стерегли Лизонька и Зефирка. Так старательно стерегли,
что сами заснули в обнимку.
А вся остальная выездная команда, судя по тишине, ходила по
трактиру на цыпочках и шипела на хозяйских слуг. Никому шуметь не
давали, самого горластого петуха бросили в погреб и объяснили
хозяину, что если этот шантеклер будет слышен из темницы, то его
приготовят барыне на завтрак.
Конечно, в этой заботливости наличествовал грешок любопытства:
вот выспится барыня, отдохнет да и расскажет, что это такое
было-то.
Я решила пойти самым простым путем: рассказать правду, но без
подробностей. Меня похитили благодаря тому самому лжеполицейскому.
Отвезли в Макарьев, где продали иноземцам, которым нужен был секрет
земляного масла для ламп и другие мои придумки. Но случился пожар,
мне удалось убежать. За мной погнались. А там уж капитан-исправник
подоспел, спас меня от похитителей. И отвез в монастырь. Вот и
все.
Мужики и особенно Алексей жалели, что не узнали этого раньше, а
то видали они злодеев-иноземцев на ярмарке, уж они бы им!
Я же, помня огненное море и безумный переполох, еле сдерживала
невеселый смех. Но сдержала — мужики от всей души жаждали
заступиться за свою барыню, грех этот искренний порыв
высмеивать.
Пусть лучше обещают да клянутся — если еще куда-нибудь барыня
поехать изволит, беречь ее как зеницу ока и спать на полу в ее
горнице «рядом с белой сучкой».