– Сеншес тебя побери!
Мясо! – заверещал Щелкун. – Дай ее мне!
– Теперь меня, дяденька! – кричали из колодца.
Не терпится стать следующим, а, малец?
– Что за шутки? – зарычал одноглазый, заглядывая в колодец. –
Тебе самому жить не хочется?!
– Хочется… Но я не мог оставить ее. Здесь.
Ругаясь себе под нос, одноглазый распутал петлю и вновь бросил
ее в темноту. Веревка натянулась, и снова кобылке пришлось
поднапрячься, прежде чем наружу не сунулись две дрожащие пятерни.
Одноглазый сграбастал рыжеволосого мальчишку за шиворот и рывком
вытащил наружу. Тот кубарем покатился по земле и сразу же бросился
к телу, хватая мертвую за щиколотки, прижимаясь лбом к ее ногам и
поливая слезами:
– Спасибо… спасибо, дяденька, что не бросил… – душили его
горькие рыдания.
За спасибо сыт не будешь… А она походу уже протухла. Нет уж,
ешь ее сам.
– Не реви, – бросил одноглазый мальчугану, запрыгивая в седло. –
В живых еще кто-нибудь остался?
– Что?..
– В живых, говорю, есть кто-нибудь? Куда полетели ведьмы,
знаешь? Ну!
Конопатое лицо, истерзанное слезами, непонимающе уставилось на
грозного всадника. Мальчику на вид было годков двенадцать – тот
возраст, когда еще сложно назвать его малышом, но и взрослым он
станет нескоро. Почему-то он показался одноглазому смутно знакомым,
хотя он и не мог взять в толк, где их пути могли пересекаться.
Да ничего он не знает. Ты только посмотри на него? Он там
по-любому умишком тронулся. Ой, как нехорошо, ой, бедненький! Брось
его, ему не до тебя…
– А, Чума! – вслед за Щелкуном выругался одноглазый, когда
мальчика начало выворачивать. Зрелище родной деревни, засыпанной
пеплом, заваленной истерзанными телами, половина которых была
насажена на массивные колья, повергло его в настоящий ужас.
Да, зрелище было не из приятных. Из огня да в полымя.
– Давай руку!
– Куда?..
Куда?!
– Подальше отсюда, – сквозь зубы процедил одноглазый, сдерживая
горячее желание дать лошади по бокам и умчаться прочь. И так
слишком много времени потерял здесь… И ни на шаг не приблизился к
цели.
– А она?.. – пацан как был, так и остался стоять на коленях,
весь мокрый, оборванный, дрожащий и покрытый пеплом. – Как же
Маришка?!
Маришка с нами не поедет, – хихикнул Щелкун. Одноглазый
только покачал головой.
– Нет… Нет! Мы должны забрать ее, нельзя ее так оставлять! –
кричал мальчик уже на ногах, хватаясь за сбрую, глаза горели
упрямством. – Нельзя, слышишь?! Это…