Еще и постоянные собрания офицеров
герцогской гвардии, на которых с меня смеялись, издевательски
поощряя малолетку за то, что он, уже Я коряво выполнял немудренные
обязанности постового. И не было для меня лучшей награды, чем
снисходительная улыбка отца или любого гвардейца, когда я пыжился
от важности, беря на караул. Моя изнеженная, творческая натура, не
знала материнской любви и росла только в ожидании войны за Шлезвиг.
А отец, униженный потерей во время Северной войны этой области, был
помешан на ее возвращении, несмотря на уговоры всех
государей-соседей, призывающих к примирению с Данией. Ему было не
менее безразлична моя судьба, чем и Брюммеру после смерти отца.
Куча психологических травм у мальчика первоначально далеко не
стального характера.
Пока я рефлексировал и пытался
собрать воедино мысли, в комнату вошли два ряженных в белые одежды
человека, лица которых так же были закрыты материей, и стали
одевать меня.
Если бы эти люди одевали только меня,
Сергея Викторовича, то непременно были посланы по хорошо знакомому
каждому носителю русского языка маршруту. Узкие панталоны,
зауженный кафтан, веревочки и ремешки, пышные манжеты, но самое
ужасное – парик. Только для наследника русского престола все эти
одеяния были нормальны и даже минимальны, посему отношение к наряду
я решил оставить именно что от сознания Петра Федоровича. Однако,
не было понятным, для чего меня одевали, пока слуги в белых
балахонах не склонились в глубоких поклонах, обращенных к
двери.
- Петруша, как ты? – в пороге комнаты
стояла пышная женщина, в которой я безапелляционно узнал
тетушку-императрицу Елизавету.
Красивое лицо, действительно,
сиятельное, как сказали бы в будущем, очень фотогеничное,
многоликое, светло-русые, может немного с рыжим оттенком, красивые
волосы, весьма немалая грудь. Она была полной женщиной в понимании
людей XXI века, но тут, я это прекрасно осознавал, женщиной полной
красоты.
Елизавету не пустили внутрь убогой
убранством комнаты, двое слуг заслоняли собой проход императрице.
Впрочем, она не спешила обниматься с племянником, который только
пришел в сознание после лихорадки, вызванной черной оспой. Я уже
понимал, что в этом варианте истории Петр Федорович умер, или
оказался таким слабым, что мое блуждающее сознание нашло своего
реципиента. Теперь мы слились сознаниями. И не было особого
отчуждения от свершившегося. Может, конечно, где сейчас и бьются за
мою жизнь доктора, но я в прошлом.