- Тетушка, простите, государыня, буду
жить! – после продолжительной паузы выдавил я из себя, потом всплыл
образ истово молящейся Елизаветы и я добавил. – Бог милостив,
помолитесь за меня.
- Да, конечно, Петруша! – оконфуженно
произнесла Елизавета.
Для императрицы, которая была
набожна, просьба от ее несмышлёного «голштинского племянника»,
который смеялся над православием чуть ли не в голос, стала усладой
для души.
- Простите, я еще слаб и…- начал было
я говорить, но императрица перебила:
- Почивай, конечно!
Дверь закрылась, но звонкий громкий
голос Елизаветы еще был слышен, благо о звукоизоляции в этом
бедняцком доме, не предусмотрели, а внушительным выглядели только
бревна, из которых была сложена эта большая изба. Императрица
интересовалась, почему у меня нету следов оспин и вообще цвет лица
очень даже румяный, тетушка даже отчитывала консилиум медикусов,
что те поставили не правильный диагноз. Возражать императрице
посмел только медикус Герман Бургав-Каау, но как-то вяло, в чем я
был ему благодарен. Пусть лучше Елизавета думает, что я болел вовсе
не оспой, чем задает много вопросов о чудесном выздоровлении.
Как же все же хорошо знать имена,
понимать ситуацию, пусть и через призму детского восприятия, но тот
же Бургав-Каау – я такого человека не знал, несмотря на пристрастие
к истории, а Я, Петр Федорович, знаю.
Я историю любил и читал немало, чаще
не википедию, да и учился всегда с интересом. А закрытые посещения
во время деловых мероприятий культурно-исторических памятников, как
Эрмитаж, или Петергоф, множество выставок, давали еще больше
знаний. Там, в музеях, знающие люди с фанатичным блеском в глазах
рассказывали много, очень много, пикантных подробностей из и
Елизаветинской, и Екатерининской эпох.
«Ну а где мое вино?» - подумал я, но
нашел в себе достаточно разума, чтобы не ляпнуть такое. Такое
ощущение, что самое сильное в характере наследника, до слияния
сознаний, было пристрастие к алкоголю.
Через минут пятнадцать после ухода
тетушки, в комнату вошли четыре человека, которые были одеты в
балахоны, с масками в виде птиц с большими клювами, что я уже
видел. Они споро стали собирать все вещи, постельное белье, вновь
меня раздевать меня. Потом, оставив нагим, стали вытаскивать
скудную мебель в виде кровати, небольшого буфета, что-то вроде
тумбочки и двух стульев. Крайне не рационально и не логично было
одевать меня двадцатью минутами ранее, чтобы сейчас сжечь недешевую
одежду, но указывать на эту несуразицу я не стал. Сейчас лучше
поменьше болтать.