- Они тут захворали, мать их, а мне на два дома разорваться? Вот
уж, хер тебе Марфуша, теперь ты за мной побегаешь, ежели доживешь.
Но хоть скотину сохраню, все польза от тебя…
И картинка показывающая, как чем-то недовольный двоюродный
дядька закидывает на свою телегу мешки с кудахтающими в них курами,
что-то еще выносит из дома, а двое его сыновей, помахивая прутиками
гонят наших свиней за ворота. Я в то время уже находился в
полубреду. И потому воспринимал все это с некоторой
отстраненностью. Зато сейчас картинка всплыла во всей своей красе,
ясно показывая, кто свел со двора всю скотину, и вынес из дома
что-то еще, видимо особенно ценное.
Отрезав у висящей на крюке туши с задней ноги мяса, порезал его
мелкими кусочками и зажарил на свежем свином сале, получилось
своего рода рагу, которое можно было взять с собою в дорогу, и
которое должно неплохо храниться как минимум с неделю. Сложил его в
небольшую крынку и прикрыв деревянной крышечкой сунул в заплечный
мешок, туда же пошла небольшая железная кружка, приготовленные мною
лепешки, несколько луковиц, три варёных яйца, из найденых в
курятнике, небольшой мешочек соли, мешочек чая, спички, полотенце,
пара исподнего и новые портянки. Снаружи привязал небольшой
котелок, годный и для приготовления пищи и просто вскипятить воду
на чай. На отцовской половине нашелся удобный кожаный пояс с
патронташем, на два десятка зарядов, притороченный к нему охотничий
нож, годный на все случаи жизни, берданка, оставшаяся еще от деда,
и кожушок из овечьей шкуры мехом внутрь. Толстые ватные штаны, и
почти новенькие яловые сапоги, оставшиеся от отца. Тот хоть и был
много старше меня, но размеры обуви были одинаковы. На голову пошел
треух. Хотя на дворе и была середина лета, но ночами было
прохладно, а идти предстояло долго. Последний раз перекрестился на
образа, прочел молитву, и плотно прикрыв за собой двери, вышел на
крыльцо. Спустившись на землю двора, дошел до сарая, в котором отец
хранил инструмент, взял небольшой походный топорик, который сунул
себе за пояс, испил на прощание водицы из нашего колодца и вышел за
ворота. Вновь перекрестившись, спустился до погоста, где постоял
возле могилок, мысленно прощаясь со всеми, кто нашел здесь свой
последний приют и выйдя на тропу, пошел навстречу новой жизни.