Он был красным и тяжело дышал, как
после долгого бега. Расталкивая зрителей локтями, толстяк двинулся
к сцене.
– Я... я... я покажу... тебе...
как...
Детишки умолкли и прижали уши.
Стоящий за кулисами Ленни чуть не проглотил свою губную гармошку.
Она истерично взвизгнула, взяв невообразимые ноты. Я подтолкнул
детей к выходу, а сам встал между ними и Питом.
– Ты!.. – взревел он, не дойдя до
сцены. – Чтоб ты никогда больше не появлялся в моём трактире! И
кошаков облезлых чтоб я тут больше не видел!
Как он сказал это на одном дыхании,
осталось для меня загадкой. Он по-прежнему не мог перевести
дух.
– В вашем трактире? – лукаво
переспросил я.
Зрители рассмеялись. Похоже, они
приняли это за часть шоу.
– Да! – заорал толстяк. – В моём! И
гостиница тоже моя, так что не смей совать туда свой нос, мерзкий
Толл! А теперь – вон! Вон! Прочь!..
Я пожал плечами. Безусловно, Питр
Улль был в своём праве. Многие заведения в Громмере принадлежали
его семье уже не первое поколение. Хоть у трактира и был хозяин, он
владел лишь половиной имущества. То же самое было с администрацией
гостиницы. Пит стриг с этих бизнесов неплохой доход, ничего при
этом не делая.
Я снова пожал плечами и обратился к
зрителям:
– Что ж, кошконенавистничество
победило, – все снова засмеялись. – Прошу принять это, как факт.
Извините. Мне приятно было выступать сегодня перед вами.
Я низко поклонился, заметив краем
глаза, что оставшиеся котята тоже кланяются. Питр превратился в
разъярённого кабана. Он вскочил на сцену и попытался схватить меня
за шиворот. Я ловко увернулся и, подталкивая детей, бросился за
кулисы, к чёрному входу.
Мы выбежали в переулок. Другие
котята уже были там, перепуганные и потерянные. Я рассмеялся и
жестом показал им, что всё в порядке. Потом мы направились к месту
наших репетиций и уже там, в темноте, переоделись. Ленни сложил
костюмы в тачку и повёз в сарай Толлов. Я же, не переставая
улыбаться, повторял детям, что концерт вышел замечательным. Лучше
не придумаешь!
– Мы получим деньги? – спросил
старший из фрорри.
Остальные закивали – юмор юмором, но
многие из них работали за монеты. В своих драных обносках из
мешковины они снова превратились в нищих детей, готовых удавиться
за три копейки.
– Непременно. Приходите сюда завтра,
я всё улажу.
Они нехотя разошлись. Одна только
Манни поблагодарила меня и поцеловала в щёку. Ей очень понравилось
выступать. Я ответил, что сама она была неотразима. Такой талант
пропадает в такой дыре! И самое обидно, что я не врал.
Девочка-фрорри ушла в приподнятом настроении.