- Не, не видел, - почти равнодушно
ответил Степан. - Я на Женьку смотрел. Всё надеялся где-то рядом
парашют увидеть.
- Не видел... - снова вздохнул
старший лейтенант. И невпопад заметил: - Доктор говорит, Изьке ногу
почти наверняка отрежут. Сходим вечером, если его в дивизию не
увезут?..
- Сходим... Будет ещё вылет, а?
Командир посмотрел на солнце, и
Степан скопировал его взгляд как брат-близнец.
- Может и так. Твой как?
- Две дырки в левой плоскости.
Наверняка какой-то из лонжеронов в щепки, меня потряхивало на
посадке. Вася сказал - за ночь сделают.
- Это хорошо...
- Хорошо, - согласился Степан. - А
сейчас на чём тогда?
- Ну... - командир звена пожал
плечами, с тем же кряхтением приподнялся. - Я думаю, дадут чего-то.
Оконечный на день, почти наверняка, чего уж жалеть.
- А куда?
- Куда, куда... Раскудахтался! Куда
прикажут. Новость это для тебя?
Степан покачал головой, для
разнообразия молча. Новостью слово «приказ» для него не было уже
довольно много лет. Между прочим, дольше, чем для многих.
Родился Степан Приходько в городе
Антрацит Луганской области, в семье рабочих. Отец был шахтёр, и его
старший сын наверняка тоже стал бы шахтёром, как и почти все в их
краях, - но в 1932 году отец переехал в Москву. По приглашению,
участвовать в разработке технического задания на первую очередь
строительства метро. А через год, освоившись, вызвал к себе семью.
Уже в столице Степан окончил 7 классов, а затем и ФЗУ, стал
«мастером кабельных линий», и как раз угодил на проходку
Горьковско-Замоскворецкой ветки, которая пришлась на третью очередь
строительства. Тянул кабеля, монтировал многосложные коробки и
щиты, с улыбкой размазывал по лицу грязь, которая была совершенно
не хуже, чем угольная пыль в штреках оставшейся далеко позади шахты
на окраине маленького украинского городка Антрацит. Который великий
русский писатель Чехов только с большого похмелья мог назвать
«Донской Швейцарией».
Аэроклуб был сначала «без отрыва от
производства», потом с «частичной занятостью». И эти годы он до сих
пор вспоминал, как самое лучшее время своей жизни. Вспоминал с
тоской, которую пережигал в злость перед каждым боем, перед каждым
вылетом. В злость на тех, кто заставил его бросить любимое дело,
бросить учёбу, книги, и подняться в небо не для счастья, а чтобы
убивать и быть целью для врагов, - гораздо более опытных убийц, чем
он сам.