Морхауз потер затекшие веки и поднял
очередной лист. Мятый, с оборванным краем и колонками граф -
очевидно из старой бухгалтерской тетради. Такие тщательно
сохраняются в глухих местах, как источник драгоценной бумаги для
записей. Вопреки ожиданиям стороннего человека, именно этих
посланий - написанных грубыми, непривычными к перу руками, на
замусоленных листках (иногда и на оберточной бумаге) - в канцелярии
оказывалось подавляющее большинство.
Прошения священников из городков
Южной Америки, депеши из азиатских монастырей, сообщения
африканских контракторов — каждая бумага, от мелованных с золотым
тиснением гербовых писем до рваного клочка телеграфного бланка с
Африканского Рога, на котором отчётливо были видны следы кружки с
кофе — всё находило своё место в завязанных папках из плотного
красного сафьяна.
Ведь сказано в Евангелии от Луки:
«Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не
вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы,
когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не
стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог
окончить?»
«Ведь Церковь Христова суть учёт и
контроль» - неожиданно пришла в голову Александра мысль.
Собственная, более «мирская» версия библейской мудрости понравилась
кардиналу лаконичностью и полнотой. Некоторое время он рассматривал
её со всех сторон, пытаясь найти некий изъян или более красивую
формулировку, но так и не решился изменить хоть слово. В конце
концов, он отложил её в дальний уголок памяти, намереваясь
использовать при соответствующей аудитории. Искусный оратор,
Морхауз ценил искусство импровизации и при необходимости охотно к
нему прибегал, но все же старался никогда не оставлять свои речи на
долю случая.
По толстому ковру прошуршала
открывающаяся дверь - вошёл личный секретарь кардинала, один из
трех людей, которые могли входить к Морхаузу куда и когда угодно,
без предупреждения. Двое других ныне сопровождали Гильермо Боскэ.
Секретарь - дородный мужчина со щегольской бородкой и тёмными
волосами до плеч - при первой встрече неизбежно вызывал мысли о
Карибском море и славных временах пиратской вольницы. Свободная
рубашка, чёрная кожаная повязка на левом глазу, прищуренный взгляд,
шрам поперёк лба, скрипящие ботинки и шаркающая походка
ассоциировали фра Винченцо исключительно с образом испанского
флибустьера. Впечатление это было абсолютно ложным — всю свою жизнь
секретарь посвятил Церкви, а шрам, взгляд, да и всё остальное
(кроме причёски) получил после страшного пожара в монастырском
архиве более двадцати лет назад. Тогда молодой монах, рискуя
жизнью, вынес из всепожирающего пламени ценнейшие документы, от
которых многое зависло в жизни одного скромного епископа. Епископ
никогда не забывал оказанных услуг и оценил готовность архивиста
пойти на риск ради будущих преференций. Надо сказать, Морхауз ни
разу не пожалел об оказанной милости. Последнее, в чём можно было
бы заподозрить фра Винченцо, глядя на него - это в невероятной
усидчивости и внимательности. Тем не менее, указанными
добродетелями монах с колоритной внешностью флибустьера оказался
наделен с похвальным избытком.