Боскэ
подобрался ближе к борту, крепче ухватился за стальные тросы,
которые назывались, кажется, «леерами» и служили вместо перил.
Железные заусенцы больно кололи ладони, и Боскэ перехватил канаты
через ткань длинных рукавов.
Море
волновалось. Наверное, то было самое правильное и точное
слово. Не шторм и не гладь, а волнение. Когда низкие тучи скачут
над волнами, а ветер сбивает пенные шапки с темной воды. Корабль не
бросает меж бурунами, а скорее мелко, противно трясет, так, что
сердце опускается к диафрагме и там заходится противной липкой
дрожью.
Зато воздух
был чист и пах солью, свежестью. Как осенний лес, когда листва уже
опала и прошел затяжной сумрачный дождик. Временами порыв ветра
доносил острый запах дизельного выхлопа, однако это на удивление не
портило картину, а лишь оттеняло запах вольной стихии.
Гильермо
любил осень и подумал, что, наверное, ему нравится море. Или
понравится, если познакомиться с ним поближе и в более пристойных
условиях.
А затем
твердая крепкая рука схватила его за шиворот и резко дернула назад,
отбрасывая на мокрую, отвратительно и болезненно твердую палубу.
Боскэ приложился о ребристый металл носом, который сразу потерял
чувствительность, онемел.
- Я
приказывал тебе сидеть внизу, поп, - раздельно и зло сказал Хольг,
взмахнув левой рукой и пряча в кармане правую.
-
Из-звините, - выговорил снизу вверх Боскэ, осторожно ощупывая нос.
На пальцах осталось несколько алых капель, и Гильермо огорчился,
представив собственное лицо, теперь еще более разбитое и
неприглядное.
- Скотина,
ты понимаешь, что значит «не привлекать внимание»?
Леон
немного помолчал, хлюпнул опухающим носом, который на холодном
ветру быстро синел, и спросил, все так же глядя
снизу-вверх:
- Скажите
... господин Хольг. Почему вы такой злой, недобрый
человек?
- Что? - не
понял фюрер. - Я плохой, что ли?
- Нет, вы
не плохой, - терпеливо, насколько это было возможно в его
положении, разъяснил Боскэ. - Вы очень недобрый человек. И мне
кажется ...
Леон снова
машинально потрогал нос. Доминиканца знобило, крупная дрожь
сотрясала пальцы.
- Мне
кажется, вы очень несчастный человек. Потому и злой.
Хольг
помолчал, кривя губы и по-прежнему не спеша достать руку из
кармана. Кисло, зло усмехнулся.
- Чудесная,
чудесная поездка, - фюрер продолжал кривить губы, так что речь его
казалась почти неразборчивой. - Поп моралист. Скотина
беловоротничковая. Козел богомольный...