Гильермо
хватило ненадолго, от силы на четверть часа. После он забился в
дальнем углу грузовика, плотно зажмурившись, закрыв голову и
заткнув уши. Однако непрекращающийся железный рокот угольного
района проникал в самую душу - через стекла в дверцах, борта
грузовика, через колеса и сам горячий воздух, разбавленный черной
пылью до состояния густого китайского чая. Левиафан раскинулся на
десятки километров, механически перемалывая шестернями уголь и
людей, страшной индустриальной алхимией отжимая и дистиллируя
человеческие жизни, превращая их в чистую энергию, длинные ряды
чисел банковских счетов.
И над всем
этим ужасом светило бесконечно красивое красное солнце, оттенки
которого не могли бы схватить ни кисть, ни фотопленка.
- Кто-то
знает. Кто-то нет, - философски подумал вслух фюрер. - Всем
плевать. Здешние работники живут года три, иногда четыре. Кому есть
дело до грязных оборванцев?
- Это
невозможно, - прошептал Гильермо. - Это ... просто невозможно. Это
богопротивно. Человек не может так обходиться с
человеком.
- А ты
решил, что это самое плохое, что бывает на свете? - безрадостно
усмехнулся фюрер. - Нет, правда, так решил?
Гильермо
сглотнул и снова обхватил голову. Ему казалось, что мозг раскалился
и вот-вот разорвет слабый череп. Слишком много увиденного, слишком
много обыденного, мирского ужаса... слишком много всего!
- Я видел
все зло мира, - прошептал Гильермо. - Теперь я его
видел.
- Да ничего
ты не видел, поп.
Голос
фюрера был спокоен и холоден. Без льда показного неприятия, просто
спокойствие и легкая не злая ирония.
- Получил
пару раз по морде, увидел изнанку электрического бизнеса и познал
жизнь, да, как же. Ты не видел вымирающие от голода деревни. Детей,
отравленных суррогатами и гнильем. Рынки, где родители продают
подростков даже не за деньги, а за еду и сигареты. Бельгийские и
французские плантации. Кислотные и пластмассовые заводы в Индии,
где работают, пока язвы не прогрызут плоть до костей. Ты не видел,
как кригскнехты подавляют восстания на шахтах в колониях, а затем
развешивают пленных на крестах.
-
Крестах... - эхом повторил Гильермо. - Невозможно.
Богохульно...
- Я видел
целые вереницы таких крестов. И скелеты на них. Запрещено убирать,
в назидание.
- Это ...
здесь?
- Нет, это
в Африке.
Гильермо
сжал кулаки, быстро развернулся к Хольгу.