- Мне были нужны три человека. От
одного – память. От другого – способности. От третьего - от тебя -
знания. И каждый из вас захотел узнать частицу моей жизни. Первого
интересовало мое будущее. Второго – мои намерения и ресурсы. Тебя
же влечет мое прошлое… Есть в этом что-то глубоко
символическое.
- Напомню, что мы можем умереть в
любой момент, когда я сочту нужным, - старик оказался совсем выбит
из колеи, он терял контроль над разговором и теперь старался
восстановить равновесие подчеркнутой жесткостью. Но… гость просто
игнорировал неприкрытую угрозу. Так, словно Бог и в самом деле
стоял за его плечом, определяя срок жизни и смерти. И слепец ощутил
суеверный страх, впервые за много лет.
- Итак, во всем, как хотите, чтобы с
вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и
пророки[2], - произнес гость. – Ты
узнаешь о том, как все началось. Но не просто так. Я тоже бываю
любопытен… И воздам тебе равным за равное. Ты хочешь знать то, что
не ведомо более никому. Тогда сам расскажи мне о том, чего никто не
знает. Расскажи мне о том, что случилось пятнадцать лет назад. Об
«Экспрессе».
Слепец криво ухмыльнулся, поднял
голову и тряхнул четками. Кубики не застучали, но зашуршали, будто
их уже скрыл полог Времени. Времени, пред которым равны все…
- Что ж, справедливо, - голос
отшельника звучал также глухо и потусторонне.
И призраки прошлого заполнили
утопавшую во тьме каморку.
* * *
Скоростной немецкий ExpressZug
скользил по сияющим нитям рельс, направляясь от закрытого пансиона
в австрийских Альпах к не менее закрытому «Золотому городу» на
Адриатическом побережье Итальянского полуострова.
За окнами уютно раскинулась сказка.
Как будто доброе волшебство переместило поезд на страницы старинной
открытки. Или в колдовской мир удивительной игрушки, где в
стеклянном шарике, заполненном водой, всегда идет снегопад – нужно
только слегка встряхнуть. Железная дорога то бежала двойной колеей
среди холмов, то ныряла в узкие ущелья. Деревья и кусты словно
кланялись человеческой технике, приподнимая белоснежные шапки.
Пушистые сугробы играли призрачным светом, который обретает
чистейший снег на исходе дня, когда кажется, что каждая снежинка
подсвечена изнутри искоркой теплого огня. Мягкое вечернее солнце
покидало сине-белое небо, чуть тронутое серой кистью – ни в коем
случае не блеклым цветом городского смога или уличной грязи, но
благородным оттенком glänzendem мetall, что так популярен в этом
сезоне среди индустриал-авангардистов Вены и Петербурга.