Стюард номер девятнадцать глубоко
вздохнул. Нестерпимо хотелось курить. Он бросил эту привычку десять
лет назад, поскольку жертвы вредных пристрастий не могли
претендовать на сколь-нибудь значимое место в сложной иерархии
элитной обслуги. Сильные мира сего могли предаваться любым порокам,
но вокруг них все должно было оставаться стерильным и идеальным.
Десять лет… ни разу за эти годы желание вновь щелкнуть зажигалкой и
вдохнуть горячий дым не посещало девятнадцатого. Для этого он был
слишком расчетлив и дисциплинирован. А теперь старая забытая
привычка вновь вернулась, набросилась, подобно голодному зверю.
Это все нервы.
Номер девятнадцать еще раз вздохнул,
с силой выдохнул, повторил еще несколько раз, насыщая кровь
кислородом, изгоняя нервозность давно отработанными дыхательными
упражнениями. Он запретил себе бояться, и страх втянул обратно
бесплотные холодные щупальца.
Теперь все в порядке.
Стюард придирчиво оглядел себя в
зеркале отсека для хранения прохладительных напитков, одернул
бело-зеленую – под цвета пассажирской линии – ливрею. Скользнул
взглядом по рисунку на картонной карточке «Inegrity», которую
кто-то небрежно сунул за край зеркальной рамы. На маленьком
прямоугольнике среди разнокалиберных шестерней мчался красный
тепловоз, символизируя прогресс и развитие. Над машиной был
изображен мускулистый рабочий в каске, он сжимал какой-то
инструмент и с оптимизмом взирал за край карточки.
В детстве номера девятнадцать не было
игрушек, их вообще не водилось в гиблых трущобах южной Италии. Дети
играли спичечными коробками, тряпичными самоделками, жалкими
поделками, которые делали увечные ветераны. И такими вот
картонками, которые тогда только входили в обиход. Двух- или
трехцветные картинки казались окошками в иной мир, счастливый и
близкий – казалось, только руку протяни…
Этот штрих, окошко в прошлое,
открытое забытой кем-то картонкой, стало как раз тем, в чем
девятнадцатый так нуждался сейчас. Вспышка злобы, холодная
контролируемая ярость омыли сознание, окончательно изгнав страх.
Стюард легко подхватил поднос и нажал узорный рычаг двери.
Состав включал в себя восемь вагонов,
влекомых паровозом нового образца – каплевидной формы, в
обтекателе, скрывающем корпус от крыши до колес. Четыре вагона из
восьми несли драгоценный груз, если только к их пассажирам было
применимо это грубое, маргинальное слово – «груз». Дети и подростки
из лучших семей Центральной Европы. Не «бриллиантовая тысяча» из
повелевающих всем миром семей, но самые настоящие представители
«платинового миллиона».