- Насколько я помню, кардиналов из
Америк практически нет.
- Их пятеро. Но там традиционно
сильный и многочисленный епископат, его мнение приходится
учитывать, чем дальше, тем больше.
- И это - тоже денежный вопрос? -
вопросил прямо, «в лоб» Гильермо.
Морхауз молчал довольно долго.
Уголино успел сгорбиться еще сильнее, хотя это казалось
анатомически невозможно, и пригладил макушку, свободную от красной
шапочки, поросшую седым пухом.
- Да.
- Понимаю, - лаконично отозвался
монах.
- Третья communitas - умеренные
реформаторы. Немцы, австрийцы, отчасти швейцарцы. Эти люди согласны
с «римлянами» в оценке угрозы, но склонны придерживаться принципа
«festina lente».
- «Торопись медленно»?
- Именно так. Реформация необходима и
неизбежна, однако поспешность - служанка дьявола, поэтому каждый
шаг должен быть тщательно обдуман и взвешен. Компромисс и движение
вперед - вот путь в будущее для Церкви.
- Такая позиция нравится мне более
всего, - сказал монах.
- Я придерживаюсь взглядов, сходных с
«авиньонцами», - ровным голосом сообщил Морхауз. Слова его
прозвучали вкрадчиво и мягко, словно кошачье мурчание. И, пожалуй,
столь же угрожающе, как звучит милое мяуканье для мыши.
- Зная вас, пусть недолго и очень
ограниченно, я ... не удивлен.
- Правда? - мурлыкающие нотки в
голосе кардинала стали еще явственнее. Многие противники Морхауза,
услышав подобное, невольно вздрогнули бы. Возможно - даже наверняка
- вздрогнул и Гильермо. Однако когда монах заговорил (а случилось
это далеко не сразу), речь его казалась ровной и спокойной.
- Да, правда. Я не удивлен. Вы
могущественный человек. И ... состоятельный человек. Я уже понял,
что во взаимоотношениях кардиналитета достаточно много мирской
политики и la commerce. Возможно даже больше, нежели приличествует
рулевым, что ведут наш корабль истинной Веры через бурное море
испытаний. Но не мне судить их. Или вас. Придет время, и все наши
деяния окажутся измерены и взвешены самым строгим, самым
справедливым судьей. Не мне соперничать с ним.
- Хорошо сказано, брат Гильермо.
Хорошо сказано, - очень серьезно вымолвил Морхауз.
Звякнул механизм, бобина сделала еще
несколько холостых оборотов и замела. Запись закончилась.
- Это все? - негромко вопросил
Уголино. Голос у него был чуть надтреснутый, каркающий, несколько
не вяжущийся с благостным образом.