-Очень даже может быть, - задумчиво сказал я и поспешил
откланяться.
Еще один Барентон? Художник? Лавочник говорил о человеке,
которого посчитал художником, и который держался у
Барентона-торговца, как у себя дома. Совпадение? Не верю я в такие
совпадения! Может быть, они родственники? Имени торговца я не знал,
в рекламе значилось «Р.Барентон». Очень любопытно!
И у меня родился план…
Как и большинство моих сверстников из хороших семей, я
подвергался суровому домашнему обучению. Меня учили не только
письму и счету, а впоследствии более сложным наукам, но и прививали
любовь к изящным искусствам, в том числе живописи. Увы, я оказался
настолько бесталанен, что был неспособен нарисовать даже домик, чем
до крайности расстраивал матушку (она писала прелестные легкие
акварели, многие из которых и по сей день украшают стены моего
дома). И это при том, что я вполне недурно чертил! «Ну, полно,
нельзя же быть талантливым во всем!» - говорил обычно отец и
посмеивался, явно намекая на мою нелюбовь к музицированию,
парусному спорту и теннису. Разумеется, всему этому я обучился если
не отлично, то на вполне приемлемом для джентльмена моего положения
уровне и мог не опасаться ударить в грязь лицом. Но вот живопись,
увы, так мне и не покорилась!
«Что ж, - философски подумал я, подъезжая к дому, - я всегда
могу сказать, что любовь к изобразительному искусству поразила меня
внезапно, как поражает молния, и теперь я жажду приобщиться к
прекрасному. Пускай обучают!»
-Ларример, знаете, я решил стать художником, - сказал я, отдавая
дворецкому трость и шляпу.
-Прекрасно, сэр, - сказал он с улыбкой. Его радужное настроение
ничуть не померкло с утра, и он даже не вспомнил мою чудовищную
детскую мазню, по недоразумению именовавшуюся «рисунками».
-Но мне ведь нужно будет практиковаться! Давайте, я напишу ваш
портрет?
-Сэр, осмелюсь заметить, джентльмену не пристало рисовать
портрет дворецкого, - серьезно сказал он.
-Как угодно, Ларример, - пожал плечами я. - Тогда я пока
потренируюсь... вот, скажем, на кактусах!
И, оставив замершего дворецкого, я прошествовал в оранжерею.
Спасенный Конно-идея, с которым я возился весь вчерашний вечер,
кажется, заметно приободрился. Это меня воодушевило и, перекусив на
скорую руку (и снова Ларример даже не подумал возразить, что меня
уже порядком напугало!), я принялся собираться.