Но это так, не главное.
Главное то, что я, Алексей Симоненко, болен. Вернее, болел.
Гемофилией, да. И никаких хороших лекарств от этой болезни и в
двадцать первом веке не существовало. Не существует. Что-то я с
временами путаюсь. Немудрено. Есть специальные препараты,
выделенные из человеческой крови, которые нужно вводить
внутривенно, но последнее время, после Большого Штурма, с ними
перебои. Всё для фронта, всё для победы, в том числе и кровь, а мы
потерпим.
Да и препараты, честно говоря, чудес не делают. С ними лучше, чем
без них, но беречься всё равно нужно.
Я и берегусь. Берегся. В школу не ходил. В школе берегись, не
берегись, а ушибы неизбежны. Толкнут случайно, или не случайно, или
сам ударишься об угол стола, или...
В общем, не ходил.
Да и зачем? Школа у нас всё больше на дистанционке, то эпидемия,
то налёты, то ещё что-нибудь. Скоро, говорят, большинство школ
будут дистанционные. Единые учителя, единые программы, единые
государственные экзамены. Равные условия. Но это впереди, а сейчас
для меня мама нашла специальную программу. Частично нашла, частично
сама разработала. И я по ней учусь. Учился то есть. Нормально
учился.
А ещё я рисую хорошо. И даже зарабатываю этим деньги. Не очень
много, но больше маминой зарплаты. Иллюстрирую романы. Есть,
конечно, рисовалки на основе ИИ, но у них — «типичное не то». И
красиво, и ярко, но — не то. Будто из секондхэнда рисунки, со
стоков. А у меня то. Аккурат для этой книги, и только для этой. Во
всяком случае, заказов много. Я уже и цены поднимал, всё равно
много. Потому приходится читать. Нет, не всю книгу, всю книгу
редко, если уж очень захватит, но всё-таки нужно вникнуть в текст
заказа. А ещё рыться в энциклопедиях, словарях, справочниках,
изучать мемуары, рассматривать альбомы — много чего делать. Чтобы
иллюстрация вышла честной. Пишут сейчас про героев, которые после
смерти раз — и переносятся в прошлое. Их души вселяются в королей,
полководцев или совсем обыкновенных, малоприметных людей —
мастеровых, даже мужиков. И они там, в прошлом, меняют
историю.
И вот двадцать пятого августа две тысячи двадцать шестого года я
сидел за столом, с карандашом в руке, как вдруг — прилёт. Это чтобы
не говорить — бомбежка. Бомбёжек у нас нет, какие могут быть
бомбёжки, кто их допустит? А вот прилёты случаются.