Берия? Один из немногих, в чью преданность он всегда верил. Но
нет той жилки, слишком интеллигентен, съедят его с костями,
несмотря на всю показную серьезность. Охнуть не успеет.
Значит — поражение.
Поражение, которое он ценой всей своей жизни смог лишь оттянуть.
И каждая победа, одержанная им, была не победой, а передышкой,
вырванной у неумолимого рока. Он выиграл большую войну, победил
фашистскую гадину, но что толку, если она отрастит себе дюжину
новых голов? Эти головы уже зловеще ухмыляются, копошась за
Ла-Маншем, и еще дальше, за океаном…
«Дурак! — прошипела мысль, сладострастно извивающаяся,
ядовитая, — Ты посвятил себя делу всей своей жизни, своему
марксизму-ленинизму, не удосужившись подумать о том, что с ним
станется после того, как ты уйдешь. Ты создал самую мощную в мире
промышленность и лучшее в мире оружие, но ты не создал им достойных
владельцев. И ты проиграл в своей самой главной войне».
Крах — вот что впереди у тебя, генералиссимус Коба. Проигрыш. Ты
подвел тех, кого называл своими учителями, Маркса и Ленина.
Оказался слишком слаб, чтоб продолжить их дело. Не справился. Не
оправдал доверия. Все испортил. Сейчас бы стянуть форменный френч —
и солеными розгами… Поперек спины, не жалея, как когда-то в славной
Тифлисской духовной семинарии.
Сталин смотрел в ледяную ночь и чувствовал, что готов завыть от
отчаянья. Смертная тоска, ужасная, тревожная, подступила к сердцу,
окрасив окружающий мир в безобразные и отчаянные цвета. Захотелось
садануть старческим хрупким кулаком в стекло — чтоб куски, чтоб
звон… Чтоб холод ворвался внутрь защищенного кабинета, а мартовский
ветер хищным стервятником разметал разложенные на столе бумаги.
Сталин встрепенулся. Отчаянье, отгорев обжигающим огнем, родило
внезапную надежду. Дерзкую, смешную, нелепую. Что-то животное
воспарило вдруг из руин полумертвого тела — может, еще не поздно?…
Быстрее, вдруг еще есть шанс!.. Отвоевать у проклятой смерти еще
несколько крошечных песчинок в невидимых часах. В последней
отчаянной попытке что-то переменить…
Рука сама легла на полированную телефонную трубку его личного
аппарата, привычно, как на рукоять «нагана». Первым делом — звонить
Лаврентию. Готовить дела, открывать нужные папки. Верных людей —
под штык! Он понятливый, сразу разберется. Главное, никакой
жалости, никакого снисхождения. На уме уже крутятся короткие
строчки условных кодов. Операция «Марс Два». Операция
«Нью-Фаундленд». Операция «Кир». Все, что готовил, откладывал,
снова готовил… Сейчас во все концы Москвы полетят тревожные
телефонные трели, а за трелями загремят тяжелыми дизелями машины,
заскрежещут в ночи отрывистые команды, а за командами…