Я повернулся. Медленно, с напускным достоинством. По улице шли
люди, много людей, но я быстро заметил того из них, кто представлял
особенный интерес. Арнольд припер его к стене, и тот сучил ногами,
тщетно впившись обеими руками в предплечье моего спутника. Лицо у
него было бледное и совершенно сумасшедшее. Тающий в легких воздух
далеко не всегда сопутствует хладнокровию. Как длинный язык не
способствует умению с ним обращаться.
Людей на улице не стало меньше, но каким-то образом пространство
между мной и им оказалось полностью свободно. Мне оставалось
сделать полдесятка шагов, чтоб подойти вплотную. При виде меня
глаза прижатого к стенке человека будто бы сделались меньше и
как-то чернее, точно пытались превратиться в две крохотные черные
пуговицы. В течение нескольких секунд я с интересом наблюдал эту
метаморфозу, потом приказал Арнольду немного ослабить хватку.
Судя по всему, мелкий лавочник, их полно в этой части города. Не
старое еще лицо, но рано обрюзгшее, поплывшее, некрасивое. Видно,
не отказывает себе в паре кружек перед сном, да и обильную закуску,
небось, жалует…
— Спас… ит… — он захлебнулся собственными словами и
стал слепо шарить руками по стене. Арнольд, хоть и подчинился
приказу, отпускать его вовсе не собирался. Когда я приблизился, то
ощутил исходящий от лавочника кислый пивной запах. Конечно,
трезвому человеку не придет в голову задирать тоттмейстера, пусть
даже в толпе и вечером.
— Кажется, вы что-то сказали мне? — поинтересовался
я. — Повторите?
Он не хотел повторять. Он хотел только избавиться от стальных
объятий Арнольда. И, кажется, от моего лица перед глазами.
Неподалеку с вечерним обходом прошел жандарм. Увидев нас,
замедлил шаг и, судя по всему, некоторое время размышлял, не поздно
ли еще слиться с толпой. Совесть, однако, восторжествовала —
нерешительно подошел, кашлянул:
— Господин тоттмейстер?
Я поднял руку:
— Спасибо, все в порядке. Уличный хулиган. Разберусь
сам.
— Понятно, — он и в самом деле казался
понятливым. — Доброго вечера.
— Вы, кажется, хотели обратиться ко мне? — продолжил
я, вернувшись к созерцанию незадачливого пленника. — Но я не
вполне расслышал, что вы имели в виду.
Возможно, я передержал его, или Арнольд перестарался, но тот,
кажется, от недостатка кислорода и собственного ужаса,
переполнившего объем на удивление тщедушного при такой комплекции
тела, совершенно сошел с ума. Его рука нырнула за голенище сапога
и, прежде чем я успел разглядеть, что в ней зажато, метнулась к
груди Арнольда.