Улица здесь была пошире, даже не улица — проспект. По мостовой с
лязгом катились экипажи, но останавливать ни один из них я не стал:
расстояние небольшое, можно и пройтись. Арнольд безропотно двигался
за мной, как и прежде с опущенным на лицо капюшоном. Никто из
встречных прохожих не любопытствовал, отчего мой спутник потеет под
плотной тканью в теплый весенний день. Или же — я хмыкнул себе под
нос — мой мундир был достаточным основанием для того, чтоб обходить
моих спутников стороной. Любых моих спутников.
* * *
Судьба любит устраивать подтверждения даже очевидным вещам, и
иногда в ее проявлениях сквозит самый откровенный сарказм. Не успел
я пройти и квартала по Стромштрассе, как услышал гомон детских
голосов. В небольшом аккуратном палисаднике, примостившемся к боку
чистого кирпичного дома, играли дети — человек пять розовощеких
мальчуганов в накрахмаленных бдительной экономкой рубашках и с
непременными галстуками, по моде Альтштадта, не имевшей
снисхождения даже к детям. Когда я поравнялся с палисадником,
голоса стихли. Резко, как оборвались. Так затихает птичий гомон,
стоит рядом с гнездом показаться змее. Я не поворачивался в сторону
дома, но и без того слышал приглушенное детское дыхание. Несколько
пар блестящих детских глаз наблюдали за мной через увитую плющом
изгородь.
— Тише, Янек… — громко прошептал кто-то по другую ее
сторону. — Молчи! Молчи!
— Молчу я, — обиженно пробубнил другой голос и почти
тотчас раздался гулкий хлопок — такой звук может получиться, если
отвесить хороший крепкий подзатыльник. — Ай!
— Молчи, говорят! Заметит…
— А точно смертоед?
— Он самый. Глянь, шеврон… Да на рукаве, дубина!..
Видишь?
— Косточки…
— Косточки, — передразнил другой голос. — Ну
видишь? Смертоед. А ниже видишь?
— Герб, что ли?
— Герб и есть, — авторитетно заявил тот же
голос. — Это полка «Фридхоф» герб. Они в городе
расквартированы.
— И все смертоеды?
— До единого. Мне Вилли рассказывал, что детей они крадут…
Убивают и в слуги берут. Видишь, нож какой на поясе?
— Да не нож это, а…
— Взрослых мертвецов в прислужники брать им жандармы
запрещают, а детей не хватится никто… Говорят, у них в казарме
детей двести душ служит. Ну, тех, что еще в детстве убили, мертвые
ж не растут… Полы драят, сапоги чистят, комнаты убирают… Как пажи,
только мертвые все.