— Дурак твой Вилли, и не нож это вовсе, а…
Повинуясь моему мысленному приказу, Арнольд немного задержался у
изгороди, пользуясь тем, что взгляды прильнувших к ней наблюдателей
сосредоточены на мне, а потом внезапно, одним быстрым шагом,
оказался у них перед носом и утробно зарычал, потрясая руками.
Эффект вышел примечательный — из палисадника раздался визг, треск
ветвей, чьи-то вскрики, сменившиеся топотом детских ног и
удаляющимися подвываниями. Я усмехнулся — шутка вышла не
оригинальная, но забавная. Что ж, Арнольду на своем веку доводилось
нагонять страху и на людей куда старше. И куда как опаснее.
— Пажи… — пробормотал я, миновав палисадник. —
Придумают же вздор…
Нужный дом нашелся сам, как это обычно и бывает. Запах нашел
меня, как находит хорошо натренированную гончую, четкий и
безошибочный, как любой запах мертвечины. Концентрированный,
сильный — в такие моменты у меня обычно немного кружилась голова,
но проходило это быстро, оставался только сладковатый привкус на
языке и возбуждение, охватывавшее тело в подобных случаях. Я
перестал чувствовать прикосновения солнечных лучей, перестал
ощущать твердость булыжников под ногами. Все мое тело в этот момент
оказалось полуоглушенным, нечувствительным, обмершим. И смерть
опять любезно указала мне след — след из числа тех, с которых
нельзя сбиться даже в темноте. Однако вел он совсем не туда, куда я
думал направиться, — по крайней мере, не к двухэтажному
чистому домику под черепичной крышей и с цифрой сорок семь на
чугунной ограде. Вильнув, он устремился куда-то через задний двор,
в сплетение узких переулков и маленьких покосившихся домов. Здесь
было уже не так чисто, как на улице, здесь царил кислый запах
кухонь, нужников и столярных мастерских, слабо прикрытый терпким
ароматом распускающейся сирени.
Убийство на Стромштрассе — дело чрезвычайное, но редкое. Люди
здесь живут не богатые, в меру. Это не задворки Альтштадта, откуда
поутру тела можно выметать метлой, как осыпавшиеся груши. Смерть не
делает различий между сословиями, с равным интересом она смотрит и
в трущобы, и в богато отделанные особняки, но все же в этом районе
по делам службы появляться мне приходилось нечасто. Дела обычно
скучные, домашние. То жена ткнет подгулявшего мужа ножом, то,
напротив, муж, застав благоверную в пикантных сношениях с
посторонним господином, посчитает долгом достать пистолет и
украсить прихожую мозгами последнего — всякое бывает. Бывают
детоубийства, бывают и вовсе обычные смерти — в таких случаях я
ухожу, оставив дело на жандармов. Смерть никогда нельзя было
упрекнуть в однообразии.